Александр Радин - Летописец отчуждения

Кожа начала зудеть, Мамка раскраснелся и разволновался. Надо глубже дышать. Вдох, выдох. Чтобы хоть немного унять сладкую накатывающую ярость, укротить до поры до времени, запереть, не пряча далеко ключик. Щека предательски дернулась. Мамка понял, что начинает терять над собой контроль.

Глаза жадно выхватили густой клок высокой, по самую грудь, лебеды. Как раз на склоне. И «монолитовцы» будут как на ладони, никуда не денутся, никуда не спрячутся.

Он сам так и не понял, как выбрался из «ведьминого круга». А ведь во второй раз. Просто засек тот самый одинокий дубок на опушке, закрыл глаза и медленно пошел вперед. Шаг за шагом. Когда открыл, стоял уже на взгорке, будто невидимый лифт забрал его около дуба, а раскрыл двери только метров через сто.

В Зоне нет ничего странного.

В лебеде что-то зашевелилось. Мамка насторожился, плавно прицелился. Не хватало еще пальнуть и все испортить.

«Не надо этого. Не надо!», - взмолился Митя, приближаясь к белесым высохшим тростинам.

Перед самым носом, басовито каркнув, вспорхнул ворон. Хорошая примета. Значит там безопасно. Эти хитрецы так просто к земле не приближаются. Осторожничают.

Мамка засел в самом центре, устроив импровизированное гнездо. Он поломал загораживающие обзор кусты, глотнул воды, прикинул маршрут отхода и принялся ждать. «Монолитовцы» были уже близко.

Кожа все чесалась. Так всегда, когда Мамка выходил на охоту. Проникнув в Зону, он понял, что здесь легко и вольготно. Не шмыгали вездесущие прохожие, не сидели по лавкам бабульки, не верещала надоедливая ребятня. И что самое важное - здесь не было милиции. Ее Мамка боялся больше всего. Один раз он чуть не попался. Когда в подворотне разбил бутылку о голову одного парня. Тот сам был виноват. Сказал, что такому ублюдку нечего делать на этом свете. А Мамка в ярких красках показал ему другой. Он точно помнил, что ударил восемь раз. Бил до тех пор, пока стекло не разлетелось мелкими осколками, запачканными кровью. А потом Митя взрезал горло. Парень хрипел и смешно дрыгался, суча ногами. Модные и наверняка дорогие расклешенные джинсы покрылись бурыми пятнами. Он разодрал на нем рубашку и написал острым краем «гад». Нельзя Мамку обижать. Ему от этого плохо. В глазах все темнеет, а кожа начинает чесаться.

Были и другие. Он даже помнил толстую тетку, которую раскромсал кухонным ножом. Раскроил, пока та заливисто верещала, и смотрел, как конвульсивно вздрагивает сердце. Сначала оно жило, а потом притихло. Не сразу. Удары стали реже и мельче. Мамке это очень понравилось.

Не надо его обижать.

Никто, даже Ломоть, не знал, что иногда Мамка охотится. В такие дни он не брал с собой рюкзак, только бросал в карман аптечку, пару сухарей и банку горошка. Митя умел ждать. Он выбирал исключительно одиночек. Терпеливо подкарауливал их из засады и стрелял точно в головы.

«Не нужен этот город, и машина не нужна», - вдруг осознал Мамка.

Она специально отняла у него артефакты, чтобы он остался. В городе жизни не будет и свободы, и охоты тоже не будет. А как же ему без охоты?

- Спасибо, - беззвучно прошептал Мамка.

Теперь коротышка выбрался и отдыхает. Самое время.

Митя прицелился, поймав голову сектанта в узенькую щелочку на планке. Осталось только совместить с мушкой и опустить чуть ниже. Под «яблочко», потому что «болтовик» всегда забирал вверх, даже из положения лежа. «Мелкашка» - та тихоня. И стреляет слабым щелчком и отдачи никакой. А карабин - вещь ядреная, из него так и прет ярость. Как из Мамки.

Дыхание участилось. Это плохо. Папа в тире всегда говорил, что перед выстрелом надо успокоиться и ровно выдохнуть.

Сейчас. Сейчас придет оно. Сейчас.

Коротышка лежит и ничего не подозревает. В этом-то весь и смысл! Вся соль. Убивать в страхе, как в «ведьмином кругу», - совсем плохо. Лучше выцеливать жертву, когда она беззащитна и находится в неведении. Тогда Мамка чувствовал себя королем положения, вершителем судеб. Только ему решать - жить или нет. Только ему и никому больше. Мамка всегда давал отрицательный ответ на этот простой вопрос.

Лоб горел, в паху приятно потягивало, в живот потекла сладкая нега. Дыхание стало ровным и размеренным. В голове нарастал знакомый гул, ширился, ширился, а потом разорвался, даруя Мамке бесконечное, охватывающее каждую клеточку тела счастье.

Мушка- голова-мушка-голова.

Палец дрожал в возбуждении, и Мамка дал ему волю.

Эйфория.

Она была бы еще насыщеннее, если бы Мамка знал, что убил сектанта в один из самых счастливых моментов его жизни.

С пригорка ухнуло. Голова Саяна вмазалась в глину и снова откинулась вперед. Он медленно сполз в тину, неестественно скосившись вбок. Из приличной дыры над правой бровью текла скупая струйка крови.

Смертин среагировал поздно. Он долго таращился на труп старшего, не в состоянии сообразить, откуда у того за спиной появилась алая клякса, смешанная серой кашицей.

- Ложись!!!

Это бочка орал, и Алексей был склонен ему верить. Он повалился на дно канавы, прячась за телом бригадира. Мертвым телом! По сути, куском мяса в монолитовском комбинезоне!

Нет, он, конечно, желал смерти Саяну, но это были всего лишь фантазии. Злость, может быть… Что угодно… Но видит бог, сейчас он этого не хотел!

- Ложись!!!

Бочка огрызался в ответ, кроша одиночными выстрелами кусты на взгорке. Кляп схватил стрингера за шкирку, как щенка и потянул куда-то вверх.

- Уходим!… Уходим!… Бочка!

Он толкнул его вперед, к полосе тополей, за которыми уже виднелись полуразрушенные пятиэтажки. Смертин посмотрел чуть дальше и увидел глыбу радара. Невыносимо огромные квадраты антенн, по сравнению с которыми он был насекомым, мелкой пылинкой. Они были выше «Останкино». По крайней мере, так казалось.

- Да иди же ты!

Алексей забуксовал по грязи, зацепился коленом за некстати подвернувшийся корень, упал. Резво вскочил, пробежал несколько метров и снова растянулся. Сзади кто-то матерился.

- Давай! Давай!

Замелькали деревья. Страшные, искореженные и совсем сухие. Будто огромный великан выжал из них последние капли влаги и воткнул на место. Между белесыми стволами петляла тропинка. Смертин даже думать не хотел, откуда она здесь появилась. Такая ровненькая и чистая. Совсем без вездесущих веток.

Узбек пинками выгнал его на небольшую поляну.

- Стой!

Алексей упал, дополз до ближайшего ствола и затих. Рябой привалился рядом. Бочка выбежал в самый центр, едва не столкнувшись с узбеком. Лысый доковылял позже всех.

- Фу!

- Пиндос! Что за хрень! Я так и не въехал! - снайпера переполняли эмоции.

Кляп стоял напряженный, готовый сорваться в любой момент. Он молниеносно вытащил последние два ножа, невзначай зашел Бочке за спину и одним резким движением на себя раскроил ему шею. Булькнуло.