Гуревич Яковлевич - Индивид и социум на средневековом Западе

Обсуждая вопрос о том, как в средневековых представлениях о смерти и Страшном суде находила выражение человеческая личность, нельзя не обратить внимание на следующий факт: тема

Страшного суда «в конце времен» оставалась доминирующей на уровне высокого богословия, тогда как внимание к «малой эсхатологии» проявлялось преимущественно, если не исключительно, в «низовых» жанрах церковной словесности – в visiones и exempla. Мысль богословов концентрировалась на завершающем аккорде всемирной истории, когда Христос-Судия определит участь рода людского. Между тем авторы «видений» и нравоучительных «примеров» обращались не к роду людскому, а к индивиду, и в центре их внимания находилась именно его участь. Была распространена идея о том, что Господь склонен немедленно карать людей за их прегрешения, не откладывая приговор в неопределенно отдаленное будущее. Эта идея о расплате, следующей непосредственно за деянием, переводила представление о Страшном суде в плоскость личной биографии.

Далее мы увидим, как понятие «persona», сохранявшее в высоком богословии теснейшую связь с божественными ипостасями, насыщается новым – человеческим и социальным – содержанием опять-таки не в разреженном воздухе теологии, но в проповеди, адресованной самым широким слоям населения. Именно на этом уровне мысль того времени в наибольшей степени приближается к индивиду.

1 Aries P. L'Homme devant la Mort. Paris, 1977. P. 13 sq.; Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992.

2 Borst А . Zwei mittelalterliche Sterbefalle // Merkur, 1980. Bd. 34. S. 1081 – 1098.

3 dAvray D. Sermons on the Dead Before 1350 // Studi medievali. Serie 3. XXXI, I, 1990. P. 207-223. Я получил также, благодаря любезности д-ра д'Ав-ри, возможность ознакомиться с его более обширной рукописью на эту же тему, за что я ему чрезвычайно благодарен.

4 Le GoffJ. Le naissance du Purgatoire. Paris, 1981.

5 Schmitt J.-C. Les Revenants. Les vivants et les morts dans la societe medievale. Paris, 1994.

6 Polo de Beaulieu M. A. De la rumeur aux textes: Echos de l'apparition du revenant d'Ales (apres 1323). Оттиск статьи был любезно предоставлен мне автором. К сожалению, я не располагаю сведениями об издании, в котором эта статья была опубликована.

7 Отлох Санкт-Эммерамский. Книга видений / Пер. Н.Ф.Ускова // «Средние века». Вып. 58. М., 1995. С. 245-246.

8Там же. С. 245.

9См.: Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 240 и сл.

10 Aries P. L'Homme devant la Mort. P. 287.

11 Brenk В . Tradition und Neuerung in der christlichen Kunst des ersten Jahrtausends: Studien zur Geschichte des Weltgerichtsbildes. Wien, 1966.

12См.: Гуревич Л. Я. Смерть как проблема исторической антропологии // Одиссей. Человек в истории – 1989. М., 1989.

13См.: Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. Exempla XIII века. M., 1989. С. 156.

14Там же. С. 108.

Принадлежность к социуму не есть специфика человека, но коренное отличие человеческого коллектива от стада, роя или стаи заключается в следующем: чтобы социализироваться, человек должен усвоить определенные ценности. Член общества интериоризует предлагаемую или навязываемую ему систему культурных «координат». В его сознание закладывается картина мира, и ею он руководствуется во всем своем социальном поведении.

Средневековый индивид включается в социальный макрокосм через посредство микрогрупп – семьи, объединения родственников, церковного прихода, сеньории, вотчины, купеческой гильдии, ремесленного цеха, дружины, монастырского братства, религиозной секты, городской fraternitas, сельской общины и т.д. Каждая микрогруппа обладает определенными ценностями, отчасти специфичными для данного социального микрокосма, отчасти общими для ряда групп или для общества в целом, и индивид приобщается к культуре, усваивая эти ценности. Так индивид становится личностью.

Христианство подчеркивает важность институционализации индивида. Christianitas – не только вера, но и социальная общность, мир, устроенный согласно воле и учению Творца и Спасителя. Между «естественным», «плотским» человеком (homo naturalis или homo carnis) и человеком, который превращен актом крещения в homo Christianus, – пропасть, преодолеваемая этим актом «инициации». Акт крещения представляет собой не что иное, как глубокую трансформацию самой сущности индивида, приобщение «природного человека» к коллективу верующих. Тем самым он обретает возможность спасения. Он вмеща-

ет в себя «культурный код» христианской общности, ее принципы и нормы – только поэтому, согласно учению церкви, он становится личностью 1.

Средневековье получило от Античности – в плане антропологии – непростое наследие. В греко-римской древности понятие «личность» еще не было ясно выражено. Греч, «prosopon», лат. «persona» служили обозначениями театральной маски. Личина – не только не личность, но, скорее, нечто ей противоположное, и путь, проделанный термином «persona» на протяжении многих столетий, может служить свидетельством усилий, предпринятых культурным сознанием, прежде чем европеец сумел наполнит), этот термин тем содержанием, которое выразило бы сущность человеческой личности. Persona, за которой актер античного теат-ра скрывал свое подлинное лицо, личности не предполагала, как не предполагало ее абстрактное юридическое лицо, признак правовой дееспособности, которое в римском праве носило наименование persona. Античная мысль видела в persona преимущественно социальную роль, отводимую обществом тем или иным его членам. Это понятие относилось к сфере театра, права и судопроизводства, а не к области психологии 2.

И точно так же близкое по смыслу к persona понятие «характер» (character) было связано с областью психики лишь постольку. поскольку на ней отпечатлелось нечто, подобно тому как печать оставляет оттиск на материале (слово «character» и означало «клеймо», «тавро», «отпечаток»). Эти понятия отличаются статичностью, указывая человеку или группе людей место, предназначенное для них в рамках системы. Идентичность личности определяется извне, предустановлена институтами и объективными отношениями, но не представляет собой субъективности, единства внутренне переживаемого личного опыта.

Личностное сознание в древности, видимо, еще не было развито и не стало предметом пристальных размышлений. Человек не осознавал себя личностью, не воспринимал в этом качестве и своих языческих богов, которые мыслились как некие персонифицированные силы, а не индивиды. Человек подчинен безличной высшей силе – судьбе, которой он не в состоянии противостоять. Прекрасное, гармоничное и пропорциональное тело античной скульптуры не индивидуализовано, и душа не выражает единичности человека, сосуда, содержащего это божественное начало. Внутреннее, психологическое содержание человека в эллинской Античности не было предметом напряженных исканий и исследований 3.