На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

Девушки пошли, неся старушку, которая держалась одной рукой за них, а второй оберегала у себя на подоле пачку печенья и консервы.

Уже на ходу Венина девушка обернулась:

- А вы их не жалейте, - она показала на немцев, - там, на фронте. Не щадите их! - Вторая девушка тоже обернулась.

- Это наше дело! - обрезал ротный.

- И наше! - дерзко возразила вторая девушка.

- Нет! Глупость! - опять обрезал ротный. - Ты кто? Твое дело жить! Поняла? Жить по-человечески. Жить, любить, рожать. Топайте, сестренки, топайте!

Девушки сразу же застеснялись, отвернулись и быстро пошли.

Андрей крикнул им вдогонку:

- Бабулю не бросать! За бабулю отвечаете! Поддержите ее, чем можете!

- Да! - крикнул тоже Веня. - Вы же комсомолки! Обещаете?

- Чтоб дожила до победы! - крикнул вдруг тонко Пана Карло. Ротный удивленно повел на него бровью. Папа Карло смутился и стал рассматривать свои ботинки.

Коротко обернувшись еще раз, девушки кивнули, улыбнулись.

- Степанчик! - уже совсем издали крикнула Венина девушка. - Степанчик! Ты подрастай! Такие маленькие солдаты не бывают. Приезжай к нам опять. Только подрасти!

Степанчик и правда был очень мал, хотя и ладен. Степанчик до войны учился портновскому делу, поэтому еще на формировке вручную ушил брюки и гимнастерку, они сидели на нем хорошо, но, несмотря на свои восемнадцать полных лет, он походил на подростка.

Но Вениной девушке Степанчик понравился. Андрей видел, как она посмотрела на Степанчика, когда он подбежал, на ходу раскрывая сумку. Венина девушка была рослой, даже кряжистой, наверное, таким девушкам нравятся щупленькие ребята - девушка как-то особо оглядела Степанчика, его наклененное к сумке лицо, затылок, на котором из-под сдвинувшейся пилотки торчал вихор, всю его фигуру, медаль «За боевые заслуги», гвардейский значок.

- Дуреха! - крикнул ей Степанчик. - Вот я тебя сейчас догоню!..

- Отставить! - буркнул ротный. - Я тебе догоню…

Степанчик засопел, обиженно надул губы, сердито посмотрел на ротного и пошел ему за спину.

- А чего дразнится? Дать бы ей по шее, знала бы, чего говорить, - бурчал он про себя, не глядя ни на кого, ожидая, когда у него перестанут гореть от стыда щеки. - Подумаешь какие… Дурехи стоеросовые…

Когда совсем свечерело, прибыла полуторка с дополнительной охраной для пленных, их надлежало препроводить туда, где их содержали.

Комиссия, на этот день закончив свои дела, уехала. Оцепление сняла, вместо него осталась небольшая охрана из числа прибывших на полуторке.

Случилось так, что для остановки полуторка подрулила к «студеру», и, когда Андрей и все остальные грузились на него, подвели к полуторке и пленных. Они шли, глядя в землю, того, кто валялся у ног часового во рву, вели под руки - он, видимо, все никак не мог отойти. Но в первых двойках, а немцев подводили к полуторке в колонне по два, но в первых двойках, Андрей хорошо рассмотрел это, шли немцы, на лицах которых он увидел затаенную злобу, даже ненависть. Особенно зло смотрели белобрысый верзила спортивного сложения, с узким лицом и шагавший рядом с ним, прихрамывающий, среднего роста, круглолицый, короткошеий немец. Хоть они и вылезли из контрэскарпа с расстрелянными, хоть и шли медленно, чтобы не отставали задние, ослабевшие там, но смотрели по сторонам, вперед, как бы разглядывая все, чтобы запомнить, что ли, и по их рожам было видно, что контрэскарп с расстрелянными не всех их сломил, что закаменевшие души их не треснули.

Ротный в разговоре сказал девушкам, что все эти фрицы - конченые. Нет, ротный ошибся. Не все они стали кончеными, нет, не все.

Залезая в «студер», солдаты, оборачиваясь к пленным, бормотали:

- Фрицы поганые.

- Ироды, - сказал, как подвел итог, Коля Барышев.

Веня, стоя рядом с Андреем, уцепившись за его ремень, несколько раз, не сдержавшись, пробормотал в ухо Андрею:

- Ужас! Ужас, Андрюша. Одно дело это в кинохронике, но и там страшно! А здесь, а здесь…

Ужинали они поздно, около полуночи: пока добрались, пока умывались, намыливаясь погуще, долго обмывая лица, головы, шеи, плечи, руки.

Веня есть отказался.

- Не могу. Не могу. Андрюша.

- Надо! - сказал Ванятка. - Ешь через силу. Ослабнешь, и они тебя одолеют. Эти… Эта погань.

Но Веня, глотнув остывшего чаю, махнул лишь рукой, уткнулся лицом в шинель и затих до утра.

Теперь же, теперь, в этом зимнем лесу, полицейские - или кто там еще?! - власовцы, другие какие-то каратели или жандармы гонялись за ним, за его жизнью. О, они, конечно, хотели, всей своей душой хотели, чтобы он лежал на дне контрэскарпа, но это им пока не удалось, вот они гонялись за ним, как гонялись бы за любым другим, кто не сложил оружия, кто не склонил перед ними головы.

Ему надо было, двигаясь по кончавшейся роще, пересечь довольно большое - километра в три - поле между несколькими деревнями. Но еще с опушки, разглядев на дорогах к этим деревням парные дозоры, он понял, что его след взяли, что кто-то уже идет по следу, а дозоры выставлены, чтобы не дать ему уйти из этой рощи. Если бы он сейчас рванулся из нее, прошел бы на виду у дозоров, которые, конечно, не смогли бы взять его, - дозоры были пешие, и им за ним невозможно было угнаться, - если бы он сейчас рванулся из этой рощи, сработал бы телефон. Его взяли бы в широкий на несколько километров круг, сжимая этот круг, сблизившись на расстояние выстрела, рано или поздно они убили бы его. Времени для этого у них хватило бы: поднять полицейских с окрестных деревень, которые виднелись и с опушки рощи, труда, наверное, особого не составляло. Им, конечно, тем, кто занимался его розыском, им, конечно, он давно плешь переел, и такую удачу, когда его подвела погода, они, несомненно, упускать не могли.

- Ну влип, - сказал он себе, уйдя с опушки и прислушиваясь, не идут ли уже по его следу. - Ну влип, Андрей. Тут брат, надо…

От одиночества он незаметно для себя стал думать вслух, а порой и говорить сам с собой.

Он мог сказать сороке:

- При всем твоем великолепии ты для меня сейчас сволочь! Ну чего ты трещишь? Чего продаешь меня?

Стайке полевых воробьев, прилетевших в березняк, чтобы кормиться семенами, опавшими под деревья наподобие опилок, он мог сказать:

- Ну что, птичья пехота? Зимуем? Держитесь, держитесь, ребята! Недолго осталось. Вот придет весна, то-то вам будет сытно да радостно…

А винтовке он говорил:

- Ты хорошо поработала, поэтому мы тебя сейчас почистим, смажем да зарядим! Чтоб ты была как огурчик! Хотя ты и сделана фрицами, но работаешь против них. То-то!

- Ну влип! Ну и влип! - бормотал он, наддавая. - Но еще посмотрим! Еще посмотрим! - Ему надо было выиграть время до темна. А там - лови ветра в поле. Началось лишь новолуние узенький ломтик месяца светил чуть-чуть, да и тучки его могли затягивать, так что ночью легко было прорваться. Но до ночи надо было выиграть время.