На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

Так как солдаты были занятьы с другими гражданскими, старухе удалось шмыгнуть за цепь, здесь она из последних сил прибавила ходу, и ее остановили почти у края контрэскарпа и отвели за цепь. Но она все увидела.

Опустившись на землю спиной к цепи, она затихла, как бы сомкнувшись с землей.

Откинув на спину платок так, что обнажилась ее совершенно седая, с просвечивающейся через редкие волосы серой кожей голова, завернув рукава кацавейки, старуха, еще сидя, повернулась к цепи.

С совершенно изношенного бескровного лица с глубоко запавшим ртом, отчего нос и острый подбородок как бы выпятились, ее глаза смотрели гневно и безумно. Подбираясь к цепи, пересаживаясь, помогая себе руками, старуха не спускала этих глаз со стоявшего слева солдата из охраны.

- Внимание! - сказал солдату Андрей, потому что старушка была уже шагах в трех. Вдруг, вскочив, старуха метнулась к этому солдату и, схватившись за карабин, дернула его к себе, отваливаясь, чтобы придать больше силы, назад, на спину.

- Дай! Дай! Дай, сынок! Дай! - Секунды солдат боролся с ней, но сразу выдернуть карабин ему не удалось, потому что старуха, изловчившись, подтянулась карабину и повисла на нем животом, повторяя: - Дай! Я сама!

- Что ты, что ты, бабуля! Опомнись, - бормотал солдат, дергая карабин. Солдат был растерян: он головой отвечал за оружие, и в то же время рвануть со всей силы, стряхнуть с карабина старуху у него не хватало жестокости.

Старуха, упав на колени, уронила голову на грудь, а руки на землю. Казалось, она не смотрела, как к ней подходит ротный, но когда он наклонился к ней, она вдруг выбросила вверх руки и вцепилась ему в кобуру.

- Дай! Дай!

Когда этот «оппель» вышел под прицел, Андрей, пробормотав: «Это за тех, кто во рву!»- сначала убил шофера - он не мог знать, где именно сидит, если сидит там, тот важный чин, то ли за спиной шофера, то ли правее, а со своей дистанции он различал за передним стеклом лишь два лица, шоферское и еще чье-то. Считая, что немецкие высокие чины не любят ездить рядом с шофером, он этого второго за стеклом оставил на потом.

В шофера он попал - «оппель» вильнул к обочине, ткнулся носом в канаву, отчего его зад занесло, развернуло поперек дороги, а потом «оппель», скользя юзом, стал задом к Андрею. Вот этого-то только и надо было.

Андрей успел всадить оставшиеся четыре пули через заднюю стенку «оппеля», целясь так, чтобы попасть в тех, кто сидел на заднем сиденье, прежде чем бронетранспортер открыл огонь. Палил бронетранспортер из крупнокалиберного, палил напропалую, но центром его огня была точка в лесу на линии, перпендикулярной наводчику, потому что она была ближней, значит, и мыслилась самой опасной. Палил наводчик вслепую, потому что не увидел ни вспышек выстрелов Андрея, не услышал точно, откуда он стрелял, а Андрей, спрятавшись за сосну, перезарядил винтовку.

Колонна дернулась, заскрипели тормоза, некоторые машины от резкой остановки повело поперек или наискось дороги, словом, колонна дернулась, сломалась, потеряла строй и остановилась.

И началось все то, что уже не раз было и там, в калининских лесах два года назад, когда он воевал вместе с товарищами из разведдиверсионного отряда, и здесь, на правобережной Украине, пока он вот уже месяц вел свою войну.

Из грузовиков, из остальных машин посыпались немцы. Разбегаясь, падая к обочинам, они вели бесприцельный огонь по опушке, надеясь за счет плотности огня попасть в цель, которую они в первые секунды не видели.

Тут следовало чуть переждать, дать возможность немцам высадить по магазину или обойме, и он стоял за деревом, ожидая, когда немцы угомонятся, так как по ним больше никто не стрелял, так как целей они не видели. Высунув лишь часть головы, он следил, не полезут ли из легковушки, к которой уже подбежало несколько офицеров.

Андрей ждал, не начнут ли они вытаскивать тех, кто находился в легковушке, зная, что фрицы-солдаты в лес не побегут, а если и побегут, то это не очень страшно - без лыж, по снегу до колена, а кое-где и глубже, через кустарник, путаясь в полах шинели, они быстро не побегут, и сколько-то их можно будет убить, а после этого можно будет и удрать.

Нет, солдаты его не интересовали. Он знал, что никакой серьезной погони за ним не будет, не на чем было его догонять, да и движущаяся к фронту часть не должна заниматься какой-то прочисткой лесов. У части есть график движения, задача выйти к такому-то пункту к такому-то времени, чтобы делать то, что отдано ей в боевом приказе. Прочисткой лесов должны были заниматься специальные подразделения, а их тут не было, и бояться особенно не было и смысла. Конечно, этим подразделениям будет сообщено, что во время обстрела колонны там-то было убито и ранено столько-то. Но и на это сообщение, и на то, чтобы кто-то принял меры, требовалось время, а за это время он отсюда будет далеко.

Какой-то офицер, быть может, медик, залез в машину, оставив дверку открытой. Что уж там он делал, перевязывал ли кого-то или делал что-то другое, Андрей не знал, но когда из дверки стал кто-то протискиваться, Андрей ударил по нему, а потом, быстро перезаряжая, расстрелял оставшиеся четыре заряда в офицеров. Он успел заметить, что двое из них упали, тут немцы-солдаты стали вновь палить по лесу, и Андрей, перебежав к лыжам, надев на ходу ремень винтовки на шею, сунул пьексы в лямки, схватил палки и наддал в глубь леса.

Сзади него все глуше трещали выстрелы, иногда пущенная слишком высоко пуля сбивала веточку, иголки, засохшие листья, но он не обращал на это внимание: все шло, как и должно было идти. Он сделал рывок метров на четыреста, а потом повернул под прямым углом так, чтобы двигаться параллельно опушке навстречу колонне, бежал еще километр, и стал осторожно забирать к опушке, прислушиваясь. Он дождался, когда таи, на дороге, опять загудели моторы, скользнул поближе так, чтобы дорога просматривалась, расстрелял обойму, целясь по шоферам и тем, кто сидел рядом с ними, полагая, что сидят рядом с шоферами офицеры или унтер-офицеры, и, не дожидаясь новой паники, махнул в глубь леса, считая, что на этот раз хватит искушать судьбу, считая, что следует беречь оставшиеся патроны для новой, более подходящей, более стоящей цели.

Прикидывая, что из колонны о нем могут сообщить по рации местным властям, он нажал вовсю, чтобы за какой-то час уйти километров за десять. В этом случае спасали только ноги.

Уже был один случай, когда на его лыжню вышли. Две недели назад его лыжню перехватили, и он понял, что кто-то следит за ним. Следят по карте, отмечая, где он появляется, с тем, чтобы в удобных для них обстоятельствах зажать его в какой-нибудь роще и там с ним и разделаться.

Сложилось все так, что его подвела погода. Вначале пошел как будто бы хороший снег, и это давало ему возможность действовать. Он добрался почти до большой, тянувшейся вдоль дороги на километры деревни, выбрал позицию и пропустил, не тронув, два коротеньких немецких обоза, которые везли какие-то мешки, с пшеницей, что ли. Возницы на санях сидели сгорбившись, потому что было все-таки морозно, накрытые попонами, облепленные снегом ломовики казались похожими на белых слонов, и он мог бы многих возниц убить, так как позиция его была отличная, ветер дул на него, возницы сидели в завязанных шапках, воротники их тулупов были поднята, и если бы он начал с последнего возницы, то успел бы расстрелять обойму, пока в обозе хватились бы что к чему.