Георгий Катков - Февральская революция

Как и Милюков, Гучков стал членом правительства, созданного той самой революцией, которую он хотел предотвратить дворцовым переворотом. Как и Милюков, он хотел подать в отставку после отре­чения великого князя. В своих мемуарах он утверждает, что остаться его убедил Милюков. Гучков ненадежный мемуарист, а Милюков этого его утверждения не подтверждает. После того, как он в конце апреля все-таки подал в отставку, политическая карьера Гучкова фактически кончилась, хоть он и продолжал заниматься политическими интригами до конца своих дней; эти интриги ни в коей мере не делали ему чести, а всем тем, кто так или иначе был в них замешан, принесли много горя.10

Посты государственного контролера и обер-прокурора Св. Синода отошли к двум представителям умеренно правого крыла Думы, Годневу и Владимиру Львову (ничего общего не имевшему с премьер-министром кн. Г.Е.Львовым). Вследствие своей правизны, они оба чувствовали, что положение во Временном правительстве очень неустойчиво. Стараясь по мepe сил исправить дело, они всегда становились на сторону левых членов правительства, иными словами - неизменно голосовали за каждое предложение Керенского. Годнев не оставил по себе заметных следов в истории Временного правительства. К сожалению, нельзя сказать того же о Владимире Львове, который всегда хотел стать обер-прокурором Св. Синода. Неудачу своих попыток добиться желаемого он приписывал пагубному влиянию Распутина и питал жгучую ненависть к тем представителям духовенства, которых подозревал в близости к нему. Революция осуществила его любимую мечту. На должности обер-прокурора Св. Синода oн проявил себя самым капризным и деспотическим начальником, которого когда-либо имело это ведомство. Епископы, вызываемые в Петроград, приходили в совершенный ужас от обращения Львова, некоторые даже искали помощи у Петроградского Совета против чересчур рьяного обер-прокурора. Власть Львова кончилась во время июньского кризиса Временного правительства, тогда решено было избавиться от всех его членов, которые стояли правее кадетов. Бешенство Львова обрушилось на Керенского, которому он, по словам Милюкова, поклялся никогда не прощать. Позже, в августе, Львов сыграл совершенно невероятную роль в возникновении того недоразумения, которое привело к так называемому корниловскому делу. Керенскому он выдал себя за эмиссара Корнилова, а Корнилову представился как эмиссар Керенского. Последовавшая путаница была одним из самых трагических событий в русской истории. Владимир Львов эмигрировал с Белой армией и в 1920 году очутился в Париже; он опубликовал серию диких статей о корниловском деле; публикация прекратилась только после того, как В.Д.Набоков обратился к редакции газеты с протестом по поводу нелепого вздора, который Львов предлагает читателям. Вскоре после публикации статей Львов прочел лекцию, в которой заявил, что единственное правительство, защищающее великие исторические традиции России, - это советское Правительство. Несколько позже он вернулся в СССР, вступил в Союз Безбожников и стал писать антирелигиозные статьи в газетах.

Конечно, создатели Временного правительства никак не могли себе представить, что человек, избранный ими занять пост обер-прокурора Св. Синода, станет при большевиках заниматься пропагандой атеизма. Но ведь и тогда, очевидно, должно было быть в поведении злополучного Львова что-то такое, что могло заставить воздержаться от поручения ему важных постов. Благодушная и мягкая характеристика, данная в 1918 году этому человеку Набоковым, пожалуй, кое-что проясняет:

Обер-прокурор Св. Синода В.И. Львов так же, как и Годнев, был одушевлен самыми лучшими намерениями и так же порах своей наивностью да еще каким-то невероятно легкомысленным отношением к делу - не к своему специальному делу, а к общему положению, к тем задачам, которые действительность каждый день ставила перед Временным правительством. Он выступал всегда с большим жаром и одушевлением, и вызывал неизменно самое веселое настроение не только в среде правительства, но даже у чинов канцелярии.11

Это не совсем оправданное веселье вызывала смесь пустой риторики и революционной демагогии в речах Львова.

Мало что можно сказать про первого министра народного просвещения Временного правительства профессора Мануйлова. Это был культурный человек с добрыми намерениями. Став министром по чувству гражданского долга, он одним из первых понял, как ничтожно влияние правительства на ход революционных событий. Говорили, он считал, что правительство в полном составе должно отказаться от власти. Очевидно, он испытал боль­шое облегчение, передав печати своего ведомства сменившему его проф. С.Ф. Ольденбургу.

§ 3. На сцену выходит Керенский.

А.Ф.Керенский вошел в состав Временного правительства сначала в качестве министра юстиции. Здесь не место оценивать его личные свойства или описывать обстоятельства, которые привели к его молниеносному взлету в течение следующих восьми месяцев. Необходимо, однако, сказать несколько слов о том, из каких соображений этот социалист был включен в преимущественно "буржуазное" Временное правительство. Милюков считал, что на кандидатуре Керенского настояли те же самые масонские круги, которые добились назначения Терещенко. Это совершенно лишний и неубедительный домысел. Когда стало ясно, что управлять придется Россией революционной, появились все основания, чтобы предложить Керенскому войти в правительство. Керенский в качестве думского лидера трудовиков (во фракцию их входили социалисты не-марксисты) и Чхеидзе как лидер маленькой группы меньшевиков-марксистов стали членами Временного Комитета Думы, назначенного "советом старейшин" 27 февраля. Было вполне естественно, что представителей обеих групп попросили вступить во вновь составленное правительство, тем более, что и Керенский, и Чхеидзе тем временем были избраны в президиум вновь созданного Петроградского Совета. Чхеидзе предложили пост министра труда, но он отказался занять какую-либо должность в новом правительстве, потому что революционные интеллигенты, под председательством того же Чхеидзе составлявшие временный Исполнительный Комитет Петроградского Совета, решили в своей марксистской мудрости, что революция произошла "буржуазная" и, следовательно, ответственность за управление целиком должна пасть на буржуазные партии, а социалистам следует оставить за собой полную свободу действий - как в поддержке, так и в противодей­ствии этому чисто "буржуазному" правительству. В принципе, Керенский тоже был связан решением Исполнительного Комитета, хоть он и не принимал участия в обсуждении. Однако решение это Керенскому удалось обойти, сделав ход, который очень характерен для тактики, использовав­шейся им в революционные дни, и который имел громадные последствия в его революционной карьере.