Георгий Катков - Февральская революция

Что касается движущих факторов событий, то есть еще один аспект Февральской революции, который требует изучения. Речь идет о пред­положительной роли немецких денег и немецкой агентуры. В спорах о немецкой помощи большевикам после возвращения Ленина вопрос был затемнен и замят. На этом мы уже останавливались. Существует две самостоятельных проблемы — немецкое вмешательство в февраль­ские события и немецкая помощь большевикам. И обе для историка одинаково трудно разрешимы. С самого начала все участники дела были живо заинтересованы в том, чтобы не оставить никаких документаль­ных свидетельств. С немецкой стороны, когда был открыт доступ к архивам, кое-что прояснилось, со стороны же Советского Союза не изменилось ничего, не стал доступным ни один документ, и всякие расспросы там сочли бы политической провокацией, оскорблением учения.

В России в то время многие, по-видимому, были убеждены, что немцы так или иначе приложили руку к февральским событиям. На одном из первых заседаний Временного правительства, в марте, министр иностранных дел Милюков вскользь упомянул о роли немецких агентов и денег в Февральской революции. Последовал резкий выпад Керенского, который покинул зал заседания, заявив, что не может находиться там, "где священное дело революции подвергается надругательствам".10 Конечно, Керенский извращал и преувеличивал, крича, что Милюков "подвергает надругательствам", Милюков просто выразил общераспространенное Мнение. Скрытые пружины народного восстания требуют объяснений, и вмешательство немецкой агентуры дает объяснение этому поразительному успеху "революции без революционеров".

В одной из предыдущих глав мы пытались рассмотреть, как разные немецкие военные ведомства усиливались внести свою лепту в организацию рабочих волнений и, поскольку возможно, революции. Мы видели, что Гельфанд (Парвус) разработал для германских властей подробный гшан, предлагая к их услугам свои обширные связи как на Балканах, так и в Скандинавии, и что германское правительство оказало ему значительную финансовую поддержку, чтобы он мог независимо осуществить свои революционные планы. Если вернуться к политическим событиям в России, то там следов деятельности Гельфанда обнаруживается крайне мало, хотя некоторые указания на то, что немецкие деньги и изобрета­тельность Гельфанда не пропали даром, — есть.

Выше мы видели, что забастовка, вспыхнувшая в Петрограде в январе 1916 года, была спровоцирована и поддержана финансово организацией Гельфанда, и, возможно, те же агенты организовали забастовку в Нико­лаеве. Имея в виду эти прецеденты, трудно поверить, что немцы не имели никакого отношения к событиям 23-26 февраля 1917 года, столь напоминающим события 1916 года. Мы видели также, что в 1917 году организация Гельфанда все еще работала в Копенгагене, и экономическое и финансовое положение Гельфанда было лучше, чем когда-либо. Никто из его агентов в России (как говорят, на него работало десять человек)" не был пойман.

Возможно, группировки, которые он поддерживал, между февралем 1916 и февралем 1917 года менялись. И более безликая Межрайонка играла, по всей видимости, более важную роль в 1917 году, чем петро­градская организация большевиков. Гельфанд, у которого были тесные связи с левыми меньшевиками и с Троцким, мог по собственному вы­бору оказывать поддержку то одному комитету, то другому. Но это только догадка. Ни Гельфанд, ни остальные участники этой деятельности не оставили никаких свидетельств о том, что это было действительно так. Можно, однако, подозревать, что крайне важный вопрос финанси­рования забастовок (то есть поддержки рабочих из недели в неделю, пока они бастуют, выдвигая то невозможные экономические, то не­возможные политические требования, которых заводские управления не могут удовлетворить) улаживался безличными забастовочными комитетами с помощью фондов, источником которых была организация Гельфанда.12 И чем безличнее, незаметнее оказывающие поддержку комитеты и люди, тем лучше для конспиративной структуры гельфандовской организации.13

Несмотря на то, что за рабочими волнениями в феврале 1917 года могли скрываться немецкие агенты и немецкие деньги, было бы ошибкой преувеличивать их влияние на последующие события. Как только демон­странты, выйдя с окраин Петрограда, смешались в центре города с толпой, характер движения стал меняться. Лозунги, с которыми демонстрация началась на промышленных окраинах, были изменены или отброшены, как только начались контакты с обитателями центра - студентами и гимназистами, мелкими служащими, младшими офицерами и другими представителями средних классов, которые готовы были поглазеть на демонстрацию рабочих, присоединиться к процессии, попеть революцион­ные песни и со вкусом послушать уличных ораторов. Сначала рабочие вышли с лозунгами: "Хлеба!" - "Долой самодержавие!" - "Долой войну!" Мы уже видели, что положение с продовольствием вряд ли оправдывало первый лозунг. Второй был обычен для любой демонстрации в России. Наряду с красным флагом, он свидетельствовал о революционности. Но третий лозунг, игравший большую роль в рабочих демонстрациях 23—26 февраля, заслуживает дополнительных разъяснений.

Хроникер русской революции Суханов считает, что лозунг "Долой войну" можно рассматривать как доказательство распространения идей Циммервальдской конференции среди пролетарских масс. Но даже Суханову пришлось признать, что ошибкой было выдвигать такой лозунг в тот момент, когда выступления рабочих окраин превратились во всенародную революцию, в которой партии буржуазной оппозиции должны были играть ведущую роль. Он комментирует:

Было а priori ясно, что если рассчитывать на буржуазную власть и присоединять буржуазию к революции, то надо временно снять с очереди лозунги против войны, надо в данный момент на время свернуть циммервальдовское знамя, ставшее знаменем русского и, в частности, петербургского пролетариата.14

Если оставить в стороне марксистский жаргон, которым пользуется Суханов при описании российских событий 1917 года ("пролетариат", "буржуазия"), то анализ его совершенно верен. Верно, что лозунг: "Долой войну" не привлекал мещанскую толпу в центре Петрограда. Как ни пара­доксально, этот класс гораздо больше пострадал от всё увеличивающейся инфляции и других военных невзгод, чем рабочие. Служащим, получающим жалованье, было труднее угнаться за ростом цен, чем рабочим с регуляр­ной зарплатой. Тем не менее средние классы не теряли патриотизма и в общем были глухи к пораженческим идеям Циммервальда, и именно Патриотизм заставил их присоединиться к решительному натиску на самодержавие. Они полностью поддались пропаганде либеральной прессы, Думы и общественных организаций и приветствовали падение царского режима, так как думали, что царское правительство либо потерпит поражение в войне, либо заключит позорный сепаратный мир. Поэтому лозунг "Долой войну" их шокировал, он легко мог повести к расколу революционного движения, если бы устроители демонстраций уже в начальной стадии не убрали его. Петербургский комитет большевиков вряд ли можно обвинить в выдвижении этого лозунга. В своих проклама­циях предшествовавшего года большевики воздерживались от всяких антивоенных призывов. Межрайонка же, видимо, в феврале 1917 года включила лозунг в свою листовку. В Межрайонке должны бы были хорошо знать, почему большевики не использовали этот лозунг, и понимать то, что "а priori было ясно" Суханову, а именно - что с точки зрения революцион­ной тактики лозунг был грубой ошибкой.