Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

Осунувшиеся, грязные, исхудавшие - они с трудом держались на ногах.

Леону, и тому, было нелегко, что уж говорить о непривыкших к лишениям графских детях.

Филипп, щадя обожженные и расцарапанные пальцы правой руки, зажав полоску сушеной рыбы левой, принялся сосредоточенно жевать. "Сколько ему сейчас? Восемь, девять? А ведь держится молодцом. Не хнычет, не плачет… Сжав губы идет следом за ним. Да к тому же, еще пытается контролировать ситуацию. Чувствуется порода. На сером от грязи лице горят угольки черных глаз. Покрасневшие, воспаленные, с белыми точками в углах, но упрямые и злые. Да и орлиный нос, присущий всем наследникам Тора уже вырисовывается.

Власт… Власт еще совсем маленький. Лет пять, наверное. И черты лица помягче и серые глаза подобрей. Больше похож на мать, герцогиню

Властию. Но носик,.. носик все равно выдает. А как гладил "Драконий клык"? Да и тот его признал, не ужалил, как брата.

"Стоп! Почему я нарек меч "Драконьим клыком"? - изумился Барель.

Он был совершенно уверен, что именно так его величают. Так, и никак иначе. И чувствовал даже больше - ему не терпится омыться человеческой кровью… И всеже, почему меч признал Власта?

Ответ родился, как имя - сам собой. - Малыш тоже омыт священными водами Рубикона. Этим все сказано… Теперь они с Властом пронесут их в себе до конца жизни".

Барель взволновано встал. Желая немного успокоиться, отошел чуть в сторону, размялся, сделав несколько выпадов… Своим мечом…

Явственно ощущая нарастающую ревность "Клыка".

"Как бы там ни было, но ребята долго не продержатся. Нужно немедленно искать лошадей, нормальную пищу, приют на ночь".

За лесом тропинка влилась в проселочную дорожку, а та в свою очередь, обогнув холм, вскоре вывела к деревне. Стали попадаться крестьяне, недоуменно поглядывавшие вслед чужакам.

Пыльная улочка, петляла между стыдливо прятавшими нищету за покосившимися заборами, деревянными домишками. Сквозь щели, то там, то здесь сверкали любопытные глаза. Но никто ни чем не спрашивал, да и не приветствовал тоже. Казалось, просто не замечали.

Первым каменным строением на пути, стал трактир, служивший по совместительству и постоялым двором. Забор вокруг него был деревянным, но зато высокий и крепкий. Чуть в сторонке, возле конюшни с прохудившейся крышей, копошились двое лохматых грязных работников. А в подсобном помещении, через приоткрытую дверь Барель увидел пожилую служанку.

Из трактира доносился запах жареной капусты и тушенного мяса. У

Леона потекли слюнки, предательски защекотало в носу. Он собирался здесь переночевать, привести себя и ребят в порядок, купить лошадей, одежду и провиант. Но, глянув в черно-колючие, горящие недобрым огнем из-под нахмуренных бровей, глаза заплывшего жиром трактирщика, в огромной лапе которого исчезла серебряная монета - передумал. А после недолгого торга, купив пару лошадей и провиант, вовсе решил поторапливаться.

Поспешно, давясь, проглотил кусок мяса с жареной капустой, выпил кружку почти не пенящегося кисловатого пива. Наблюдая за тем, с какой жадностью поглощают простую крестьянскую пищу отпрыски древнего рода, вновь засомневался. На мальчиков было жалко смотреть.

Допивая квас, и неудержимо зевая, они поглядывали на своего мучителя слипающимися от усталости глазами. Но стоило увидеть лоснящуюся рожу жирного борова, его задрожавшие при виде золотого империала мясистые губы, плату за двух никчемных лошаденок и жалкие харчи, как малейшее желание оставаться в трактире пропало.

- Филипп, ты верхом ездить умеешь? - тихонько спросил Барель.

- Да, отец подарил мне жеребенка, и я на нем катался, - заверил мальчонка.

Но на деле все оказалось намного сложней. Хоть клячи особым норовом не отличались, но пацан в седле держался плохо. Обоих к себе

Леон посадить не мог, так что продвигались крайне медленно, и все же, понемногу удалялись от села.

Дорога шла вдоль леса, на этот раз смешанного. Наряду со стройными пушистыми велями, все чаще попадались лиственные деревья, колючий кустарник. В том месте, где она входила в его зеленые владения, впервые отозвался браслет. Дракончик, доселе мирно дремавший на руке, встрепенулся, предупреждающе сжал запястье.

Леона словно ветром сдуло с седла. Он даже не успел снять с лошадей мальчишек. Засовывая руку в "дорожный бурдюк", велел

Филиппу: "Присмотри за Властом".

Казалось, что Драконий Клык сам нетерпеливо прыгнул в руку, торжествующе прошептав: "Ну, наконец-то!"

С двух сторон на дорогу из-за кустов, мерзко ухмыляясь, вышло четверо. Барель без труда узнал скотскую рожу хозяина харчевни, и двух его слуг, тех, что суетились возле конюшни. Четвертым был здоровенный чернобородый детина - в одной руке он держал огромную дубину, а в другой ржавый кривой та-мильский кинжал. Прочие вооружились видавшими виды боевыми мечами. Для них, видимо, такое дельце было привычным. Леон почувствовал - возьми грабители верх, в живых не оставят ни его не детей. Одно слово: душегубы-любители.

Н вершине дерева, не то заплакала - не то захохотала драга.

Видать кликала Трехглавого на кровавый пир. И тот не преминул явиться на своей огненной колеснице…

Возбуждение Клыка передалось Леону. Но то, что он произошло потом, изумило его самого. Понятно, что крестьяне не могли противостоять профессионалу, хотя и превосходили числом. Но чтобы с такой легкостью…

Первого прикончил, перерубив одним махом, ключицу и грудину.

Легко уклонившись от неумелого выпада второго, молниеносным движением вспорол ему брюхо. Пока чернобородый недоуменно таращился на демона в человеческом обличье, разворачиваясь, как бы, невзначай, самым кончиком Клыка вскрыл ему трахею и вены, оставив беспомощно хрипеть и брызгать кровью. Убил визжащего от страха и пытавшегося сбежать, борова ударом в спину под левую лопатку. Барель не успел даже толком размяться, как все было кончено. Он даже ощутил легкое разочарование.

Зато Драконий Клык ждавший этой минуты, долгие, бесконечные столетия, наконец, напившись человеческой крови, торжествовал. Его лезвие не было нужды вытирать - ни кровинки! И куда только подевалась? Оно сияло, искрилось, переливалось всеми цветами радуги, словно смеялось, хотя лучи Оризиса сквозь густую крону деревьев сюда не проникали. А может, просто не желали смотреть на последствия ужасного побоища.

А вот Трехглавый торжествовал, загрузив в колесницу две грешные душонки с нетерпением поджидал остальных. Один из злоумышленников еще скреб пальцами землю, пытаясь вернуть на место раскиданные кишки, подвывая и то что-то шепча.

Прислушавшись, Леон понял, - вспомнил тварь про Создателя.

Чернобородый все еще держался на ногах, но о легкой наживе позабыл. Обронив дубину и кинжал, зажав шею обеими ладонями, с безумно выкатившимися из орбит глазами, пытался удержать уходящую жизнь… Вот только, несмотря на все старания у него ничего не получалось. Кровь сочилась между пальцами, обильно намочив бороду, грязную рубаху и штаны, уже лилась на землю. Он сделал еще пару неверных шажков, и, тоже отправился в когти Трехглавого.