Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

Ягура до их совершеннолетия. Другие, не оглашенные пункты договора.

То, как вступил в принадлежащий ему отныне Сак".

Графский дворец, сотни лит земли с местечками и селами.

Изумленные глаза Люсьена и Бармина при виде баронессы Дальмиры де

Мо, ставшей вскоре графиней Сакской и много, много другого. Теперь всего не перечесть.

Лишь сам Светлый Странник изменился мало. Казалось, время над ним не имело власть. Только серебряных волос стало чуть побольше. А может, и нет. И его ночами по-прежнему владели колдунья Салма да сияющий золотистым светом Эльфийский Рубикон.

Прилетавший раз в триста лет Небесный Дракон всегда приносил с собой беду. Некогда, в древние времена, лишил могущества и отправил скитаться в иные миры древнюю расу эльфов, превратил в прах их волшебные города, позволил gnezze заселить мир, истребить, словно стаю летучих мышей, непримиримых врагов - драконов; забрал с собой золотистый сияющий свет Оризиса.

Час Дракона - время великих перемен. Время низвержения богов и крушения империй.

На восточной терассе белокаменного замка, застыв, словно один из эльфийских богов Рубикона, стоял Леон Барель, граф Сакский, Светлый

Странник, защитник Межгорья Дактонии, Великий воин, могущественный феодал, родственник самого барона Френсиса де Мо, спаситель красавицы-герцогини Оливии, воспитатель и опекун наследников не существующего ныне маркграфства Лотширского. Любимый друзьями и ненавидимый могущественными врагами. Стоял и смотрел, как Небесный дракон, играя, сбивает звезды с небес и они яркими искрами сыплются вниз, словно огни фаэрбола, рожденного пламенем Рубикона.

Пламенем, в котором танцевали волшебные саламандры…

Последнее время Леон все чаще мысленно возвращался в прошлое. Вот и сейчас он видел себя совсем молодым, стоящим на колене перед, похожим на покойника, маркграфом Лотширским, и произносящим безумную, непосильную клятву: "Честью дворянина, кровью матери и душой отца клянусь до последнего вздоха защищать ваших детей! Выжить и вернуть Филиппу или Власту маркграфство Лотширское".

Что ж, видать пришло время перевернуть и эту, пусть даже его последнюю страницу из Книги Бытия. Исполнить старую клятву.

*Танцующая в пламени*

Мохнатый с желтым брюшком и отливающей бронзой спинкой шшель, натужно гудя, перелетал от цветка к цветку. Розы испуганно вздрагивали от прикосновения и роняли наземь благоухающие волшебным ароматом росинки. Все они одинаково прекрасны: белые, как чистый торинский снег, розовые, как румянец смущения подарившей первый поцелуй девушки, красные, как горячая человеческая кровь или обжигающие языки пламени, и даже черные - похожие на безжалостные глаза Трехглавого, уносящего души усопших в потусторонний мир. Как выбрать среди них ту единственную и неповторимую, которая позволит вкусить сладость нектара, очарует, подарит ни с чем не сравнимое блаженство, осыплет лапки и усики пыльцой, заставит позабыть обо всем на свете.

"Если останется на белой, - думала, затаив дыханье, и сильно сжимая в ладони небольшой медальон с зеленым камнем, необычайной красоты девушка, столь чрезвычайно похожая на исчезнувшую семнадцать лет назад Лавру Торинскую. Такой же дивный стан, тонкая талия, высокая грудь, неповторимые черты лица, нежная бархатистая кожа, крылатые брови, алые губы, неожиданно темно-каштановые кудри и удивительные сияющие светло-карие глаза, мгновенно темнеющие до черноты в моменты гнева… Приглянется розовая - свершатся мои чаянья и надежды. Красная - встречу свою любовь".

Но шшель, отлетев чуть в сторону, остановился на одинокой черной бархатной розе. Будто все еще сомневаясь в правильности выбора, вначале сел на прогнувшийся от внезапной тяжести листочек. Смущенно потер лапками, ставшими враз мокрыми от росы, похожие на малюсенькие ветки вели усики. Те возбужденно вибрировали не в силах оторваться от чарующе-сладкого аромата избранницы. Казалось, шшель знал, что нектар любимицы Трехглавого его погубит. Сладкий яд лишит разума, закружит мохнатую голову, перевернет мир вверх тормашками… Ну а после безудержного воздушного танца, пытаясь утолить нестерпимую жажду, он утонет в хрустальном ручье - журчащем сразу за часовней

Перуна. Но преодолеть зов черной сирены было выше его сил. И вот, раздвинув лепестки, шшель погрузился в океан безумия.

Софья дождалась, когда, испив чашу Забвения до дна, он выбрался на волю. Загудел, зажужжал, и неудержимо устремился ввысь, навстречу сияющему над горизонтом Оризису. Задумчиво посмотрев ему вслед, девушка прикрыла глаза, слезящиеся от слепяще-яркого света.