Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

Перуна и прилегающий парк этой ночью, но так ничего и не узнав, неохотно побрел к капитану дворцовой стражи. Тот, только недавно выбравшись из объятий дородной служанки, вначале близко к сердцу новость не принял.

- Подумаешь, какие-то капли на полу. Никто и не заметит.

Велел их молча отковырять. Но немного погодя, все же решил посмотреть сам. Зашел в часовню, глянул на алтарь, да так и застыл

- на щите у Перуна сидел обсидиановый дракончик.

Еще не веря своим глазам, подошел поближе и стал пристально рассматривать мозаику. Недосчитался лепестка на розе, отметил несколько иное положение лун и, о боги, заметил не существовавшего ранее облачка на небе. Опустив глаза, увидел злополучные золотые капли. Не удержавшись, присел, прикоснулся пальцем. От мысли, что самовольно велел их убрать, стало дурно. Случившееся ночью - вне человеческого понимания. Это и плохо и хорошо. За божественные происки он и его солдаты не в ответе. А вот срочно доложить графу

Мартину Макрели, а то и самому Фергюсту просто необходимо.

В часовню набилось полно народу. Придворный астролог уже связал обсидианового дракончика с небесным, появившуюся тучку на небе с грядущими бедами, а потерянный лепесток с упадком рода Фергюста, но при этом, весьма благоразумно помалкивал. Кто отблагодарит и заплатит за дурные вести? Полубезумный герцог? Его фаворит граф

Макрели? Пришел Час Дракона, и пока не поздно нужно затаиться и переждать до лучших времен. И звездочет, стараясь не привлекать к себе внимания, вышел вон из часовни. Остальных зевак разогнала герцогская охрана, очистила место для подъехавших Фергюста и Макрели.

Как и много лет назад бывший пустырь, а теперь роскошный розовый парк с башней и часовней Перуна оцепила двойная цепь солдат.

Леон в это время, вперив взгляд в мостовую, и никого не замечая, брел домой. На нем вновь был зеленый камзол с серебряными пуговицами. Еще до рассвета его вместе с кошелем, в котором лежало десять полновесных золотых империалов с ликом Ригвина, принесла Жане и молча бросила на пол.

"Словно кость собаке! - подумал Леон, - Что было бы со мной, поймай нас ночью стражники? Или, того хуже - грабители. Те не стали бы разбираться, что за девушка в дорогих шелках. А она - смерд, засечь!"

На глаза невольно навернулись слезы досады и обиды. Для нее он всего лишь лакей. Гнетущие мысли червем заползая в душу ночью, не желали отпускать и сейчас. Нога, скользнув по неровному камню в глубокую выбоину мостовой, подвернулась. Полышался треск. Боль горячей плетью стеганула голень, бедро. Вскрикнув, Леон присел.

Ощупал стопу, пошевелил пальцами. Не спеша, встал. Осторожно ступил.

Идти можно, значит, кость цела. Прихрамывая, он добрел до купеческих рядов. Как всегда, по утрам, здесь было шумно и многолюдно: кричали приказчики, подгоняя слуг, почтенные купцы уже отворяли двери лавок.

- А вот и наш дармоед! Где ты бездельник, таскался всю ночь? И за что мне такое наказание? У других сыновья, как сыновья.

Занимаются делом, помогают родителю. А этот - все трется около благородных. Что, нравится, как о тебя ноги вытирают? А жрать-то, жрать - идешь домой. Чуть что, под крыло к матушке!

Так кричал пожилой обрюзгший, и почти лысый купец с маленькими колючими черными глазами, глава Торинской гильдии, Азис Юргис, его отец.

Леон, наклонив голову, хотел молча прошмыгнуть в дверь. Но Азис на удивление ловко поймал его за ухо жирными, потными, густо поросшими черными волосками, пальцами. Уже с утра от него разило вином и чесночной похлебкой.

- Я тебя спрашиваю, мерзавец! Где шлялся?

Серебряная цепь со знаком главы гильдии на шумно дышащей груди угрожающе зазвенела - папаша намеревался дать ему подзатыльник. Леон втянул голову в плечи.

- Немедленно прекрати! Отпусти сына!

В проеме двери показалась похожая на разъяренную ягуру, мать.

Рука Азиса так и замерла на полпути. Отец сразу обмяк, стал похож на потрепанный, полупустой бурдюк. Он по-прежнему безумно любил и даже побаивался жену.

Лорис за прошедшие годы раздобрела, некогда роскошные волосы поседели, глаза утратили былой блеск, а кожа - бархатистость. Но лицо еще хранило остатки былой красы, некогда очаровавшей скромного офицера маркграфа Лотширского - Леона Бареля.

- Леон, сынок, иди ко мне. Ты хромаешь? Что случилось? - В ее голосе звучала нескрываемая нежность, а глаза светились обожанием.

Азис, глядя, как жена обхаживает сына, при слове "Леон" задрожал, закусив губу и, тяжело вздохнув, стал тереть рукой левую половину груди. Словно хотел прогнать поселившуюся там в последнее время

"жабу". Ползающую, царапающую ноготками, а то и безжалостно сжимающую лапками сердце. Прошлое не желало отпускать - цепко держало в объятьях. Ежедневно напоминало о себе, смотрело серыми глазами Бареля…

На все расспросы матери Леон упорно отмалчивался. Пройдя в свою комнату, с трудом стянул сапоги, лег на кровать. Вначале он лишь охал и морщился, когда Лорис ощупывала заметно опухшую голень. Но, в конце концов, не выдержав свалившихся за последнее время бед, разрыдался. Вцепившись в руку матери, то и дело, всхлипывая, раз за разом, повторял дрожащими губами:

- Ну почему? Почему, все так несправедливо? Один рождается знатным и благородным, другой - обречен быть у него лакеем? Мама, ну чем я хуже их? Почему не ровня? Любой дворянин может безнаказанно меня отстегать. Зачем мне такая жизнь? Отец и тот не упустит момента унизить, избить. Я же не виноват, что не похож на него. За что он меня ненавидит. Ну, скажи мне, скажи! Ласковая материнская рука, трепавшая вьющиеся волосы, дрогнув, замерла. Леон поднял голову и увидел ее большие, полные печали и слез, глаза:

- Мама! Мама! Что с тобой? Я тебя обидел?

Теперь уже не хотела отвечать Лорис.

- Ну, скажи же! Скажи! Не молчи! Слышишь!

Мать смахнула со щеки слезинку. Долго смотрела в глаза сыну.

Затем тихо, почти неслышно, прошептала:

- Он тебе не отец…

Леон непонимающе переспросил:

- Кто не отец?

- Азис не отец тебе…

Юноша, позабыв о слезах и распухшей ноге, резко сел на кровати.

Привычный мир стал рушитья. Мысли роем шшелей закружили в голове.

- Не отец? А как же Янина? Ты?

- Янина - дочь Азиса и твоя сестра…

- Мама, а кто?.. Кто же тогда мой отец? Он жив?

Лорис все еще колебалась. Она уже сожалела о том, что проговорилась.

- Мама! Ты не можешь меня больше обманывать! Скажи правду! Какой бы она ни была. Скажи!

Не в силах более скрывать от сына тайну, мучившую ее столько лет,

Лорис наконец, сбросила тяжесть со своих плеч.

- Твой отец, сынок, когда-то, очень давно, был офицером маркграфа Лотширского Гюстава. Его имя,.. его имя - Леон Барель. Да,

Леон Барель! Сейчас он великий граф Сакский, Светлый Рыцарь