Гай Орловский - Принц – Консорт

Безусловно, я на стороне церкви. Безоговорочно. Но это не значит, что слепо приму все, что она говорит и делает. Одно время и молодой Лютер все принимал и свято исполнял, пока не увидел, что… кое-что нужно исправить.

Исправил, да еще так исправил, что раскол несколько веков терзал Европу В религиозных войнах погибло больше народу, чем во всех битвах и даже во время чумы. Германия стала первой лютеранской страной, а затем поправки Лютера перекинулись в Англию и пошли дальше-дальше, после чего страны, принявшие его протестантство, стали самыми могущественными и богатыми, а немецкие колонисты завезли протестантство и за океан, где оно стало основной религией.

Так что пойти против церкви – это не против Творца. Лютер как раз и опирался в отрицании официального католицизма на Библию, всякий раз приговаривал: «этого в Библии нет» и «в Библии есть все, что нам нужно».

Вернувшись в кабинет, подписал еще десятка два указов, три спора между лордами умело передал в Совет по геральдике, освободил от налогов поставщиков парусины, дело хоть и доходное, но еще мало кто умеет выделывать достаточно высокого качества, потому нужно поощрять, а то и выделять гранты на развитие.

Сэр Жерар время от времени докладывал о посетителях, которых нельзя не принять, уж и не представляю, сколько он уже отсеял, я принимал, жаловал, разрешал споры, наконец поглядел по сторонам, оглянулся на сэра Жерара, он все так же следит за мной, насупленный, как сыч на морозе.

– Что-то я Арчибальда Вьеннуанского не вижу, – сказал я. – Такой элегантный красавец, любимец женщин и веселья, он должен быть здесь в самой середке!

Он вздохнул, потупился.

– Ваше высочество…

– Что? – спросил я в тревоге. – Что могло случиться? Его любили все, а врагов не было. Этот баловень-аристократ просто рожден для счастья!

Он вздохнул еще тяжелее, развел руками и начал смотреть в сторону

– Говори, – велел я. – Он жив?

– Да…

– Искалечен?

– Снаружи нет…

– Выкладывай все, – приказал я. – Ну?

Он сказал невесело:

– У него появилась… возлюбленная. Ах, если бы одна из местных красавиц!… Наверное, он ими объелся… В общем, она живет в озере.

– Это в каком смысле? – просил я.

– В прямом, – ответил он. – То ли на дне, то ли не совсем на дне. В общем, поднимается на его зов. Нащлись любопытные, подсмотрели, как они обнимаются по пояс в воде. Самое греховное в том, что она не просто не человек, но еще и не похожа на человека: фиолетовая, как не знаю что.

– Вы тоже видели?

Он потупился.

– Да, я хотел понять, чем смогу помочь… В общем, у нее все фиолетовое, даже волосы, лицо, руки, тело, ногти… Сам Арчибальд все хранил в тайне, но когда все выплыло наружу, только отмалчивался и уходил в сторону. Но как-то раз его приперли к стене…

– Ох, – сказал я невольно, – у него вообще-то кровь горячая.

– Вот-вот, ваще высочество. Рассвирепел, выхватил меч и заявил, что изрубит всякого, кто еще раз спросит такое.

– Нашлись? – спросил я и сам же ответил: – У нас на что-то умное днем с огнем не отыскать человека, а на дурь и глупость отбою нет.

Сэр Жерар сказал гробовым голосом:

– Спьяну вызвались двое, но в короткой схватке он не просто зарубил обоих, но изрубил в неистовом бешенстве на части. Аббат принял его покаяние и велел ночь простоять на коленях, замаливая грех смертоубийства хоть и пьяных дураков, но все же людей. Больше его не донимали вопросами, но не из боязни, а потому что у человека все-таки горе, и сволочно лезть в душу с расспросами, в которых нет ничего, кроме желания поглумиться или повеселиться. Зарубил тех двух, ну и правильно сделал. Двумя дураками на свете меньше, что Господу угодно.

Я задумался, вот пришло серьезное испытание и для всегда беспечного и веселого Арчибальда. Сумеет ли он выйти из него целым или хотя бы не слишком искалеченным, все-таки у любого из нас больше шрамов остается на сердце, чем на харе, а те невидимы миру, и человек может всем казаться благополучным…

В коридоре простучали шаги, донеслись протестующие голоса телохранителей. Жерар вышел, плотно притворив за собой, слышно было, как и он вступил в дискуссию, голоса стали громче, он вернулся и доложил угрюмо:

– Барон Торрекс Эйц, ваше высочество. С сообщением.

– Давай сюда, – велел я.

Эйц, начальник дворцовой стражи, обедневший барон, простодушный и честнейший рыцарь, служит ревностно, но на глаза старается не попадаться вовсе, ибо, по его мнению, только та охрана хороша, которую не замечают, и если решился впервые напроситься ко мне в кабинет, то явно что-то важное.

Жерар распахнул двери, Эйц вошел не один, поддерживает под локоть дряхлого старца, на котором крупными буквами написано, что колдун, книжник, гадатель и вообше гонимый оккультник.

– Барон, – сказал я вопросительным тоном.

Эйц поклонился и сказал быстро:

– Ваше высочество, тысяча извинений, что отрываю от великих дел, но мне показалось, что это может быть важным.

– Слушаю вас, барон, – сказал я и кивнул Же- рару, – а вы останьтесь, мы не договорили насчет Арчибальда.

Эйц повернулся к служителю оккульта.

– Говори все, что поведал мне!

Старик взглянул на меня подслеповатыми глазами и прошамкал замогильным голосом:

– Не позволяйте выбирать короля!… Не позволяйте!…

– Уже поздно, – сказал я.

– Остановите, – сказал он стонущим голосом, – ибо в древнем пророчестве Иизеккуля сказано, что как только пятый король появится там, где уже собрались четыре, все королевство рухнет, рассыплется и пропадет навеки!…

В наступившей тишине Эйц пробормотал:

– А еще этому пророчеству три тысячи лет.

Я нахмурился, сказал рассудительным голосом:

– Если я правильно понял, то в пророчестве, которому три тысячи лет, сказано о том, что вот как только в Сен-Мари окажется одновременно пятеро королей, тут же вступит в силу некое древнее проклятие, и все, согласно его условиям, рухнет?

Жерар и барон устрашенно молчали, а оккультник сказал торжественным голосом:

– Именно!

– Напомните текст, – попросил я, – а то я как-то не совсем как бы все помню. Особенно когда впервые слышу.

Старик покряхтел, стараясь выпрямиться, но не получилось, однако все равно принял достаточно величавую позу и проговорил с великим достоинством и убежденностью:

– Когда луна взойдет и ветер воздуег, а сова закричит нечеловеческим голосом, то явятся четверо королей, и судьба изготовится, а когда и пятый король сотворится, то все пятеро обрушат свод земной, и земля запылает в небесном огне, и живые будут завидовать мертвым!

Я смотрел ошалело, потом спросил:

– И что… луна взохшта?…

– Сейчас день, – ответил старик с достоинством, – но она всходила вчера! И ветер стих, вы не заметили?