Гай Орловский - Принц – Консорт

Герцог Готфрид сказал мрачно:

– А лучще всего, чтобы не тревожить папу и удовлетворить требования знати, – прелатом фьюкетто. Они передвигаются достаточно быстро…

– Но папа не любит их отпускать, – возразил Ульрих, – они нужны постоянно при дворе. 1Сак минимум такую церемонию могбы провести папский монсеньор… но опять же, это все те же апостольские протонотарии, почетные прелаты и капелланы Его Святейшества, а они все в одном экземпляре и вряд ли будут отпущены. Потому лучше подождать, когда приедет человек лично от папы, дабы коронация была признана легитимной и состоявшейся даже нашими противниками.

Я вдохнул воздух и задержал его на несколько мгновений, стараясь удержать себя от волны нарастающего гнева.

– Знаете, – сказал я почти мирно, – до этого вам ничто не мешало, а сейчас вы начинаете искать зацепки, чтобы увильнуть.

Ульрих нахмурился.

– Это не уловки. Значимость Ордена настолько превосходит значимость не только власти короля, но даже самого королевства! Орден – это воплощение Божественной воли!

Тшательно скрывая раздражение, я вымученно улыбался, а чтобы не выказать, что думаю и чувствую на самом деле, поднялся и начал прохаживаться вдоль стены с развешанными мечами и щитами, опуская голову и время от времени как бы в великой задумчивости потирая лоб.

– Я понимаю важность Ордена Марешаля, – сказал я наконец, стараясь, чтобы голос звучал вдумчиво и рассудительно. – Но мы в состоянии успеть сперва завершить коронацию.

– Еще раньше нужно провести выборы, – напомнил герцог Упьрих.

– Да-да, – сказал я, – вы совершенно правы, сперва выборы, однако на это уйдет настолько мало времени, что их можно считать уже состоявшимися. Коронацию… да, она может пройти не совсем в соответствии со всеми-всеми правилами, если ее проведет архиепископ Дитрих, прелат Его Святейшества, но в данном случае… гм… учитывая удаленность и труднодо- ступность Сен-Мари, можно, как я полагаю, временно провести коронацию именно отцу Дитриху с тем, чтобы прибывший затем нунций или прелат фьюкетто подтвердил факт коронации или провел ее еще раз.

Готфрид сказал тяжелым голосом:

– Если поторопиться провести коронацию, лорды могут заподозрить нас в нечестной игре. Это недопустимо!…

– Ну почему нечестной, – сказал я с тоской. – Просто изменившиеся обстоятельства велят реагировать несколько иначе…

Ульрих покачал головой, а Готфрид произнес тем же громыхающе тверды.м голосом:

– Никакие обстоятельства не могут изменить наши принципы верности и чести.

– Полностью поддерживаю, – сказал Ульрих. – Дорогой Готфрид?

Готфрид кивнул, глядя ему в глаза.

– Я отправлюсь сейчас же.

– На ночь глядя? – спросил я.

Он коротко усмехнулся.

– Сын мой, разве ты поступаешь не так?

У меня вертелось на языке, что я моложе и сильнее, но сказать такое герцогу – смертельно оскорбить, он никогда не признает себя слабее и мечтает красиво умереть в бою или просто на полном скаку навстречу ветру.

– Знаете, – сказал я, – а перемена вашего решения никак не связана с тем бредом служителей окк Л'льта?

Они переглянулись, герцог Ульрих спросил вежливо:

– Каким именно?

– Впервые слышу, – сказал и герцог Готфрид.

Мне показалось, что первый чуть замялся с ответом,

а второй смотрит слишком прямо и твердо, словно старательно убеждает, что не врет. Скорее всего так и есть, однако п›'ганая ворона и муравьев боится, я смотрел на обоих и не знал, что сказать.

– Есть дурацкое предсказание, – сообщил я, – что касается выборов. Но даже если бы оно бьшо реальным, то я знаю несколько вариантов, чтобы провести выборы и не вызвать катастрофу

Герцог Ульрих покачал головой.

– Не слыхал ни о каком предсказании.

А Готфрид шагнул ко мне, огромный и массивный, крепко обнял и сказал на ухо:

– Лучший король на свете – это ты!

Ночью пришла Азагердия, все такая же бледная и жертвенно покорная. Первым моим желанием было отослать ее взад, не до утех, вся кровь собралась в голове и разламывает череп, мысли такие злые и суматошные, словно у дурака какого, кто мне только и подбросил…

Она удивленно посмотрела на меня, я за столом и в одежде, даже сапоги еще не снял, прошелестела встре- воженно:

– Ваше высочество, я что-то должна делать?

– Да, – ответил я. – Лечь, повернуться к стене и спать.

– Но…

– Обойдетесь, – оборвал я. – Леди, лучше спите! Для вас безопаснее. Я сейчас весьма зол. У меня сейчас совсем другие желания.

Она сказала с готовностью жертвы:

– Только скажите!

– Пойти перебить всех в Ордене Марешаля, – сказал я зло, – выстроить флот и проложить железную дорогу!

– Поняла, – произнесла она торопливо. – Сплю, сплю…

Поспешно легла, отвернулась и затихла, а я даже не посмотрел на шикарную лиру зада, в черепе стучат молотки, а за металлической решеткой на окне носятся нетопыри и злорадно скалят белые зубы, в то время как глаза зловеще горят красным.

Потом зашумел дождь, но тихий и ласковый, воздух стал влажным, словно я уже плаваю по морю, я посопел, но все равно не засну, не стоит и ложиться, а только ради утех… нет, это мелкая радость плебеев.

Утром сэр Жерар не вошел, а вбежал в кабинет, донельзя встревоженный, так не похожий на всегда сдержанного, строгого и даже мрачного секретаря.

Я все еще за столом, передо мной куча подписанных бумаг, указов, распоряжений, а еще коричневые круги на столешнице от чашек кофе.

– Ваше высочество, – вскрикнул он с порога, – ваше высочество!

– Ну? – сказал я угрюмо.

– Герцог Готфрид, – сказал он, – это верно, что отбыл из Геннегау?

– И даже из Сен-Мари, – ответил я веско. – И что? Крайне важные дела заставили герцога срочно отправиться в королевство Турнедо. Крайне важные!

Жерар охнул.

– Зачем? В такое время…

– Он трудится во славу, -заявил я твердо и посмотрел на него бычьим взглядом. – И во имя. Дабы вот!

Он спросил торопливо:

– Однако как же выборы?

Дверь открьшась, молчаливый Ульман пропустил в кабинет ряд высших лордов Тайного Совета, включая и новопринятых стальграфа и рейнграфа.

Я жестом поприветствовал их и сказал с гранитной твердостью:

– Не понимаю, что за беспокойство? Отъезд герцога Готфрида по важным государственным делам ничуть не нарушает наши планы. А также не мешает нашей уверенной поступи к! Более того, наш чеканный шаг вперед и дальше лишь говорит о целостности и непо- кобелимости нашего демократического общества с его приверженностью к важнейшим либеральным ценностям просвешенного тоталитаризма.

Они слушают внимательно, помалкивают, только сэр Жерар на правах государственного секретаря уточнил: