Сергей Кургинян - Седьмой Сценарий. Часть 1. До путча

Итак, Хрущев, понимаемый сегодня в основном лишь через призму либерализации, должен был решить многие задачи помимо разоблачения "культа". Само по себе такое разоблачение могло лишь "подживить" начинающее окостеневать общество на сравнительно недолгий срок – за счет высвобождения негативной энергии по отношению к действительно чудовищным злодеяниям сталинизма.

"Сжигая" сталинизм, можно и нужно было разогреть общество прежде всего для антикризисной реформы индустриального социализма. Реформы такого типа – это совокупность мер, эффективно и в кратчайшие сроки устраняющих только самые крупные наросты и патологии, мешающие решить проблемы развития. Дальнейшее и более скрупулезное копание в механизме, не обладающем энергией будущего, бессмысленно. У каждого общества есть естественные пределы в улучшении его настоящего, и нелепо делать его более привлекательным, чем оно могло бы быть. Во сто крат важней – думать о будущем. С упорством, достойным лучшего применения, "шестидесятники" "чинили" хозяйственный механизм, "догоняли" индустриальный капитализм по производству вещей на душу населения и вязли в этих "улучшениях". Искренне желая сделать индустриальный социализм лучше, чем он мог стать по своей природе, они делали его хуже, чем он мог бы быть. Так чересчур чадолюбивые родители пытаются "вогнать" свою неказистую дочку в стандарты суперзвезды, принося в жертву не только ее здоровье, но и здоровье ее детей, свое будущее…

Уже к началу хрущевского периода будущее социализма полностью определялось его способностью производить творческий, интеллектуальный продукт, по существу дела единственный продукт, органически свойственный обществу, провозгласившему "тотальное творчество" своей высшей целью и ценностью. Используя духовный потенциал "оттепели", мы к середине 60-х могли создать плацдармы постиндустриального социализма. Разумеется, для этого необходимо было иметь осуществленными немногие ключевые реформы конца 50-х и вместе с тем оставить в покое свою от рождения неказистую экономику.

На существование в 60-е годы такой возможности указывает хотя бы интерес США к решению у нас в стране проблемы использования интеллектуального капитала, интеллектуальных сил общества. Учтя наш опыт, они осуществили рынок. Мы же взяли у них химизацию, кукурузу. Мы растворили коммунизм в несостоятельной концепции изобилия. И, как итог, начали пробуксовывать.

Эйфорическую радость по поводу того, что индустриальный социализм вот-вот будет улучшен, вытеснило постепенно разочарование. "Дочка", которая, не имея задатков "суперзвезды", ею, разумеется, не стала, превратилась в "падчерицу", которую если кто и мог взять замуж, так только очень и очень неразборчивый или корыстный жених, преследующий свои, весьма далекие от идеальных, цели.

Так началось разрушение социальной мотивации, которое ко второй половине 70-х годов приобрело характер мотивационной катастрофы. В отличие от экономической стагнации ,- которая вторична (!), – мотивационная катастрофа осталась и по сей день неотслеженной и неосмысленной. А ведь именно она лежит в основе всех экономических, социальных, политических болезней, поразивших наше общество. Тяжесть их, по-видимому, до сих пор еще до конца не осознана.

Наше понимание закономерностей, управляющих развитием – или деградацией – общества, осталось на уровне начала 60-х годов. Мы слепо верим в чисто экономические законы, хотя вот уже более десяти лет весь мир развивает сначала социологическую, потом психологическую и даже этическую экономику.

В то время как в Японии изучали опыт первых пятилеток как способ экономически эффективного использования психологических ресурсов, мы сосредоточились на ускоренной распродаже сырья и – разрушении психологических ресурсов общества. Нам до сих пор в диковинку, как это кто-то может использовать – вместе, разом (!) – психологические (и уж тем более этические!) и экономические категории. Для нас в этом – нарушение чистоты жанра, его эклектика. Увы, вне этой "эклектичности" сегодня никому не дано оценить перспективу развития, распутать весь узел противоречий.

Общество 70-х годов – это "общество разочарования". Его экономика – это экономика разочарования Характерные черты – заимствование, подмена созидания добыванием. В самом деле, а во имя чего созидать? Концепции будущего – нет, настоящее – уныло.

Ситуация поистине трагическая, сложившаяся у нас с вычислительной техникой, имеет своим источником все то же разочарование. Мы-де заведомо хуже, а раз так – зачем надрываться, зачем создавать свои машины?! К чему это приведет? СССР отстал в области вычислительной техники не только от США и Японии, но и от Южной Кореи. Мы производим компьютеров меньше, чем Тайвань, и они хуже по качеству.

Но главное: мы капитулировали психологически. И не только в вычислительной технике. Нет, пожалуй, уже ни одной отрасли, в которой бы мы не продекларировали свою несостоятельность, подчас даже вопреки объективной реальности. И разве не разочарование, не смена ценностных ориентаций легли в основу скачкообразного роста "теневого бизнеса", а если уж называть вещи своими именами, то криминальной национальной буржуазии, заявляющей о своих политических претензиях – пока лишь (!) – в ходе национальных конфликтов?

В массовом сознании возникла и закрепилась как будто сформированная намеренно, забавная, с точки зрения любого серьезного информационного аналитика, иллюзия, что капитализм – это и есть демократия. Идеалом рая земного для советского обывателя стали Швеция, Швейцария, на худой конец – Соединенное Королевство. Не вступая в дискуссии, просто как технолог, как человек, привыкший просчитывать сценарии возможного разворота событий, хочу сказать, что это нам "не грозит", извините, попросту "не светит". А вот колумбийский вариант – эдакий мафиозный тоталитаризм со специфическими оттенками для каждой из союзных республик – теоретически не исключен. Один из отечественных "бизнесменов", очевидно контролирующих южные плодоовощные республики, высказался по этому поводу вполне определенно: "С большевиками покончено, скоро возьмемся за либералов. – И забавно перефразировал Николая Шмелева: – Эффективно то, что безнравственно".

В отличие от наших прекраснодушных "шестидесятников" деятели преступного бизнеса в СССР, контролирующие не менее ста (!) миллиардов рублей, поделили страну на зоны влияния и свободно налаживают связи со своими зарубежными "коллегами", вплоть до откровенного участия в международных "форумах". Они-то прекрасно понимают, что первична политика, а не экономика. Они озабочены прежде всего вопросом о власти.