Валерий Смирнов - БЕЛЫЙ ВОРОН

Во-первых, этот миллион моему эксперту даром не нужен. Вслед за “во-первых” можно перечислять остальные его достоинства, вплоть до “в-сотых”. Действительно, к чему Студенту большие деньги, если они ему вообще не нужны, как и многое другое, начиная от новой обуви и заканчивая женщинами. У него есть только одно постоянное желание: коптеть над произведениями искусства и скакать от радости встречи с очередными приобретениями моей команды. На этом все жизненные потребности Студента можно считать исчерпанными.

Спроси его, откуда попал в холодильник кусок колбасы или какого цвета рубаха украшает несколько распухший студенческий торс, тот недоуменно помахает ресницами и после экскурсии на кухню начнет с удивлением рассматривать собственное изображение в зеркале, чтобы ответить на подобные вопросы. Это еще что, до моего прошлого визита Студент был уверен: он до сих пор живет в Советском Союзе, и я сильно сомневаюсь, что в свой бесценный архив эксперт заложил сведения, из каких именно стран состоит сегодня его бывшая родина.

Зато на все вопросы, связанные с моей основной деятельностью, Студент дает ответы, резко увеличивающие продажную стоимость произведений искусства, которым весьма далеко до бесценных в больших кавычках шедевров, проходящих через руки Дюка. По части знаний выдающийся ученый доктор искусствоведения Студенту в подметки не годится, зато он умеет так важно раздувать щеки, что я уже несколько раз призадумывался о персональном подарке для Дюка в виде академической мантии. Студенту эта мантия нужна столь же остро, как и пресловутый миллион; потому стараюсь загружать его работой по маковку, чтобы он постоянно ловил от жизни высший кайф с собственной точки зрения.

Дверь в квартиру эксперта открываю собственным ключом; если Студент работает, от этого плодотворного процесса его можно оторвать только с помощью взрыва гигантского письменного стола. Если, конечно, эксперт обратит внимание на такую мелочь.

Охрана при нем постоянно, с той памятной ночи, когда я едва успел спасти жизнь Студента. Один узкоглазый тип собирался доказать Студенту: он тоже великий специалист в области искусства, правда, под названием боевое. Слава Богу, мне удалось в конце концов убедить его в обратном, оторвав от полемики с неподвижно лежащим экспертом.

Специалист он, между прочим, действительно был отменный, только я – далеко не супермен, всякие там “когти тигра” и прочие премудрости знаю весьма поверхностно. И пусть этот чернопоясный деятель, внедренный в мою команду кандидатом медицинских наук Колотовкиным, умел прыгать не хуже обезьяны и ломать доски голыми руками, я ему убедительно доказал: когда пуля попадает в глаз и выбивает стенку затылка, самому выдающемуся мастеру восточных единоборств можно рассчитывать на дальнейшее ведение боевых действий исключительно в виде мелко подрагивающих конечностей.

После моего выстрела тогда еще товарищ Рябов повел медицинский спор с кандидатом наук Колотовкиным, который попытался перехватить один из наших каналов. В результате научной дискуссии Колотовкин окончательно понял старую истину: даже доктору наук, а не то, что какому-то кандидату, вряд ли будет тесно в той самой персональной квартире под землей, которую только и мог гарантировать каждому советскому человеку к двухтысячному году великий нарколог Горбачев.

– Чем порадуешь, Игорь? – спрашиваю у руководителя своей поисковой группы, зайдя в комнату.

– Радовать – по части Студента, – предельно откровенно поведал Бойко. – Наше дело работать. Хорошо или очень хорошо – скоро узнаем. Но не раньше того, как гений покинет свою святая святых и обратит свой милостивый взгляд на нас, неразумных.

– Именно для этого ты меня вызвал?

– Почти.

– То есть?

– Студент может ответить на любой вопрос, кроме основного. Цена на товар несколько крутовата. Жаль, прошли те времена.

– Это точно. Теперь работу Пуссена за пятнадцать рублей не купишь, не приобретешь доску Иорданса в качестве картины неизвестного художника семнадцатого века в комке по цене двух бутылок водки.

– Сегодня всем трудно, – успокоил меня Бойко.

– Нам особенно. Нет, Игорек, я не шучу. Прозрачные границы уже начинают приобретать матовый цвет – вот что тревожит; переброска товара в Узбекистан обходится не дешевле, чем в Германию.

– Тише, вдруг Студент услышит слово “товар” и упадет от такого кощунства в обморок, – улыбнулся Бойко.

– Охрана на него жалуется. Вчера ребята вместо того, чтобы культурно выпить сто грамм под селедку, слушали его лекцию о мелкой пластике восемнадцатого века.

– Ну это ты врешь. Нет, я не о лекции. Чтобы Студент услышал, о чем мы говорим, когда карлует в своем кабинете – такого просто быть не может.

– Что такое карлует?

– Терминология моего водителя. Саша прикрывал Студента, когда я задействовал все наши силы. Несколько дней отсюда не выходил. Теперь, если я захочу его сильно наказать, то пошлю на экскурсию в музей – страшнее наказания воображение не подсказывает… Да, а “карлует” дословно означает – вкалывает, как папа Карло, стругая Буратину, как изволил высказаться Саша, доказывая свои глубокие литературные познания.

– Теперь ты врешь, – сказал Игорь. – Он скорее всего знает о папе Карло не из первоисточника, а кино видел.

– Не спорю. Однако ты упоминал о мелкой пластике…

– Есть интересная камея.

– А может инталия?

– Тогда пусть будет гемма.

– Отчего ты решил, что она интересная?

– Это следует хотя бы из поведения Студента. Думаешь, он просто так с ночи от дела не отрывается? Да, и еще у бабаньки этой имеется несколько холстов, один неподписной. За гемму она запела целых триста баксов. Говорила, она очень ценная.

– Цена, конечно, крутая.

– Пару лет назад я за триста баксов чемодан таких гемм мог взять и сдачи потребовать.

– Заплатил?

– За все про все полштуки. С ума сойти, такая растрата! Но не это главное. Заказанный товар приходит из Германии через два дня.

– Понял. Позвоню, конечно, но считай, таможня уже дало “добро”.

– Ясно. Только как она “добро” дает – это тебе считать.

– Если начну вслух считать – у тебя уши попухнут. Думаешь, они твоей бабки дурнее? Времена, когда место стоило двести баксов, тоже в прошлом.

Бойко потянулся и заметил:

– Да, если несколько лет назад я сказал бы тебе: очень скоро мы начнем работать по ввозу с Запада, ты бы, наверняка, меня к психиатру направил.

– Нет, Игорек. В этом ты ошибаешься. Я ситуацию еще тогда просчитал. Существует множество произведений искусства, которые не могут выплыть на Западе ни при каких обстоятельствах. Зато наш наркобарон с удовольствием приобретет работу, пусть за ней Интерпол с высунутым языком гоняется. В этом я уже убедился. Наш деловар и таким манером доказывает свою крутизну при специфике работы.