Вахтанг Ананян - На берегу Севана

- Дай тебе волю, ты и больших выпустишь, - добродушно сказал Камо.

- Да это не малек, - поднял голову дед. - Мальков сейчас в реке нет. По цвету эта рыбка похожа на форель, вот Армен и принял ее за маленькую форель. У нас ее называют «бочак». Сколько бы она в воде ни оставалась, больше не вырастет, всегда будет маленькой. Такой ее и ловят, такой и едят. Сорт такой…

Дед засмеялся и, укладывая рыбу в корзинку, заметил наставительно:

- А у тебя, Армен, сердце очень мягкое. Из человека с таким сердцем охотника не выйдет. Какой это охотник!… В молодые годы и я был таким, как ты, жалостливым. А потом, в старое время, такой насмотрелся жестокости, что сердце зачерствело…

- Уф, уф, уф! Вы, я вижу, тут спозаранку что-то вкусненькое раздобыли? - послышалось позади них.

Подпрыгивая на здоровой ноге и размахивая длинным крючковатым посохом, к ним подбежал школьный друг Армена и Камо - весельчак и шутник Грикор. Еще в детстве, в поисках вороньих яиц, Грикор взобрался на тополь, росший у старой мельницы, сук подломился, Грикор упал, повредил йогу и с тех пор хромает.

- Ты, дед, еще разок закинь сеть, - сказал он, - на мое счастье. Сколько бы ни наловилось, в один присест съем, честное слово!

- Нет, внуки, от такой ловли толку мало, - покачал головой дед. - Надо бы… Да вот гляньте-ка - вдруг сказал он, не закончив начатой фразы. - Гляньте-ка, сколько народу вышло на поля!

Прикрыв ладонью глаза, дед орлиным взглядом окинул широкую равнину, расстилавшуюся у подножия гор.

С грохотом двигались тракторы, шли плуги, взрывая землю и покрывая серо-зеленую гладь равнины ровными рядами широких борозд.

- Да, - продолжал дед, возвращаясь к прерванному разговору, - одной ручной сетью столько народу не накормишь. Надо неводом… А ну, Камо, раздевайся!

Мальчик сбросил с себя одежду. Холодок раннего весеннего утра мгновенно покрыл его кожу пупырышками. До чего же приятным и здоровым было это ощущение!

- Ну, берись за конец и входи в реку. Смело входи! - сказал дед, подавая Камо один край невода, а другой оставляя себе.

Камо с минуту постоял в нерешительности. Потом зажмурил глаза и бросился в воду. Быстро переплыв реку, он прикрепил верхний конец невода к вбитым в землю колышкам. Нижний край невода, увешанный тяжелыми свинцовыми грузилами, ушел на дно. Невод пересек реку поперек и преградил путь рыбам.

- Вот теперь поглядите, сколько их соберется, - сказал дед, самодовольно поглаживая свою длинную-предлинную седую бороду: за нее-то и прозвали его в селе «Борода Асатур». - Эгей, Камо, скорей назад, родной, простынешь!

Пока Камо одевался, разговаривая с дедом и Грикором, Армен любовался весенним утром. Мягкий ветерок нежно трепал его волосы и обвевал лицо.

У подножия гор, окружавших озеро Севан, еще лежал утренний туман, но вершины их, похожие на сахарные головы, уже четко выступали на фоне голубого неба, отливая серебром. Озеро, безмятежно проспавшее всю ночь в своей просторной постели, шевельнулось, покрылось легкой рябью, чуть слышно зашелестело. Поднялись и одна за другой длинными рядами понеслись к берегу волны. Волны добежали до прибрежных песков и - цоп-члуп, цоп-члуп! - разлились по ним с плеском, разбудив пернатое население тростников.

Многие из водоплавающих птиц уже сели на яйца и стаями больше не летали. Но отдыхало еще на озере много перелетных птиц, державших путь на юг, - их последние запоздалые стаи.

«Члтов-чилт, члтов-чилт!» - беспокойно кричала болотная птица, перелетая с кочки на кочку, словно искала кого-то.

«Кря-кря, кря-кря!» - громко звал свою подругу селезень.

Тысячи птиц, каждая на своем языке, воздавали хвалу наступающей весне.

Вдали, на горизонте, дымили грузовые суденышки, торопясь в прибрежные гавани. Рыбачьи лодки вдоль и поперек бороздили гладь озера, расставляя сети.

Шумно взлетали утки, растревоженные начавшейся на озере суетой.

Чем сильнее разгорался день, тем чаще, почти ежеминутно, воды озера меняли свой цвет. Из темных и мрачных они постепенно становились ясными и радостными и наконец приняли веселый светло-зеленый тон, а волны, набегавшие на берег, покрылись белыми гребешками пены.

Когда солнце поднялось и вышло из-за гор, горячие лучи его словно зажгли озеро, и оно загорелось таким слепящим блеском, точно по нему были разбросаны груды алмазов.

Дед с Камо стояли у реки и внимательно наблюдали за ее течением, угадывая ход рыбы. Неожиданно старик изменился в лице и схватил свою лежавшую на траве двустволку.

- Что там? - шепотом спросил Камо.

- Тсс!… Выдра… Увязалась, негодница, за рыбой!

Вода в реке взволновалась, забурлила. В ней мелькнуло что-то темное и крупное.

Дед выстрелил [Охота на выдру в Армении не запрещена]. Белым брюшком вверх всплыла на поверхность воды большая форель медленно заскользила вниз по течению.

- Вот так выдра! - засмеялся Грикор.

- Удрала! - с досадой сказал дед, охваченный волнением охотника.

Мальчики видели, как в ритм ударам сердца вздрагивает в руках у старика дуло ружья.

- Ну ничего. Я заметил - она вверх поплыла, теперь обязательно в невод попадет, - говорил дед, как бы оправдываясь. - Дробь мелка была. Что могла она сделать этому зверю, да, еще в воде!… Э, да он, кажется, уже и попался - гляди. невод сорвал!… Плыви скорей, Камо, вытащи конец. Ах, проклятая, всех рыб передушит!

Камо снова разделся и поплыл к противоположному берегу.

Армен и Грикор, стоя у реки, смотрели, как дергается веревка, которой был прикреплен невод.

- Дедушка, ты думаешь, выдра поймалась? - спросил Армен.

- Как же иначе? Выскользнуть ей некуда - из рук деда Асатура не уйдет! - хвастливо сказал старик. - Вот только пока мы до нее доберемся, немало рыбы перепортит… Да что рыба - невод изорвет! Камо, живее!

Невод наконец вытащили. В нем сверкала серебристая гладкая спинка большой выдры. С ее кругленькой усатой хищной мордочки стекала вода.

- Порвала-таки, проклятая! Еще и удерет! - кричал дед возбужденно. - Эй, Грикор, сынок, чего ты ждешь? Прихлопни ее своей дубинкой по башке. Чего опешил?

- Да ведь подохнет, - серьезно сказал Грикор.

Армен, взглянув на длинный, с крюком на конце, страшный посох Грикора, отвел было глаза, но сейчас же обернулся снова.

- Погоди, не убивай, сниму сначала, - сказал он Грикору и направил на выдру свой фотоаппарат.

Выдра отчаянно билась и, пытаясь уйти, увлекала за собой невод. Лапы у нее были короткие, широкие, похожие на плавники. Она ползла, прижимаясь брюшком к песку. От воды короткий мех животного стал гладким и скользким и выдра казалась голой. Когда же, барахтаясь в неводе, она перевернулась и на солнце сверкнуло ее светлое брюшко, мальчики решили, что такой красивой и нежной шкурки нет ни у одного животного на свете.