Дава Собел - ДОЧЬ ГАЛИЛЕЯ

Когда Галилео исполнилось десять лет, он совершил путешествие через всю Тоскану, чтобы присоединиться во Флоренции к родителям и маленькой сестре Виржинии. Возле их нового дома располагалась школа, в которую он ходил до тринадцати лет, после чего мальчик отправился в бенедиктинский монастырь в Валломброзе, чтобы изучить греческий, латынь и логику. Там он стал послушником в надежде позднее принять постриг, но отец не позволил ему сделать это. Винченцо забрал сына домой под предлогом того, что у юноши воспалились глаза, что требовало врачебного вмешательства. Однако более вероятно, что дело было в деньгах, так как Винченцо едва ли мог позволить себе внести соответствующую лепту в церковную казну в связи с постригом сына и осуществлять регулярную материальную поддержку его впоследствии, при том что религиозная карьера не сулила дохода семье. С девочками дело обстояло иначе. Винченцо предстояло в любом случае выплатить дочерям приданое - не важно, церкви или мужу оно предназначалось. Доходов и здесь ожидать не приходилось. Таким образом, Винченцо нуждался в том, чтобы Галилео нашел солидную работу, больше всего ему хотелось, чтобы сын стал врачом и смог поддерживать младших сестер - их к тому времени было уже четверо, - а также двух младших братьев.

Винченцо рассчитывал отправить Галилео назад, в Пизу, в колледж Сапиенца, где он получил бы статус одного из сорока мальчиков, освобожденных от платы за образование и проживание, однако добиться необходимой поддержки отцу не удалось. Один из добрых друзей Винченцо, живших в Пизе, предложил поселить Галилео у себя в доме, чтобы снизить расходы на образование в целом. Но до Винченцо дошли слухи, что этот его друг сверх меры увлекся кузиной Галилео из рода Амманнати, и целых три года он не решался направить сына в Пизу, пока роман не завершился наконец законным браком, а дом друга не стал вновь считаться достаточно респектабельным.

В сентябре 1581 г. Галилео зачислили в Университет Пизы, где и медицину, и математику изучали на факультете свободных искусств. И хотя он, по настоянию отца, выбрал курсы, соответствующие специализации в области медицины, с момента знакомства с евклидовой геометрией (а это произошло в 1583 г.) юноша явно отдавал предпочтение математике. После четырех лет формального обучения, в 1585 г., Галилео покинул Пизу, так и не завершив курс и не получив официальную степень; ему исполнился тогда двадцать один год.

Галилео вернулся в отцовский дом во Флоренции. Там он с самого начала вел себя как профессиональный математик: разрабатывал доказательства теорем и писал работы по геометрии, читал публичные лекции - в том числе две посвященные конической структуре Дантова ада в Академии Флорентина, а также давал частные уроки. Приблизительно где-то году в 1588-м или 1589-м, когда Винченцо заполонил целую комнату висящими струнами различной длины, разного диаметра сечения и натянутыми с разной нагрузкой, чтобы изучить на практике некоторые принципы гармонии, Галилео присоединился к отцу в качестве помощника. Вероятно, можно с полным правом утверждать, что Галилео, которого принято считать основоположником экспериментальной физики, сумел освоить начатки экспериментального метода и оценить его важность именно благодаря трудам отца.

Поразив своим талантом некоторых признанных математиков, Галилео в 1589 г. получил пост преподавателя в Университете Пизы и снова вернулся в расположенный на берегах Арно родной город. Бурное течение реки задержало прибытие Галилео в кампус, так что он вынужден был пропустить первые шесть лекций и вскоре узнал, что его за это оштрафовали. К концу года университетское начальство вновь задержало его жалованье в наказание за разного рода нарушения, например: за отказ постоянно носить предписанные уставом академические одежды.

Галилео считал официальное докторское облачение претенциозной чепухой и даже высмеял мантию в иронических стихах в триста строк длиной, получивших широкое хождение в университетском городке. В довольно непристойных выражениях он объяснял, что любая одежда откровенно подчеркивает достоинства мужчин и женщин, вызывая одобрение противоположного пола, в то время как профессиональная униформа скрывает истинные прелести под оболочкой общественного положения. А что еще хуже, высокое достоинство профессорской мантии лишает облаченных в нее лиц возможности посещать бордель, делая для них запретными грешные удовольствия, даруемые проститутками, но оставляя их наедине с не менее грешными действиями собственных рук. Более того, мантия мешает при ходьбе, не говоря уж о работе.

Длинное черное одеяние, несомненно, затрудняло восхождение Галилео по винтовой лестнице на восьмой этаж Башни Знаний - особенно если принять во внимание рассказы о том, что он однажды принес с собой на занятия пушечные ядра для демонстрации известного физического закона. При этом вес железа, ложившийся на плечи двадцатипятилетнего профессора, был пустяком по сравнению с тяжестью аристотелевских идей, которыми были заполнены головы его студентов, не готовых к иному восприятию реальности. Не только ученики Галилео в Пизе, но и члены университетских сообществ по всей Европе признавали постулат аристотелевской физики: тела разного веса падают с разной скоростью. Так, пушечное ядро весом в десять фунтов должно падать в десять раз быстрее, чем мушкетная пуля весом в один фунт, и, следовательно, если одновременно отпустить их с некоей высоты, пушечное ядро приземлится в тот момент, когда мушкетная пуля преодолеет лишь десятую часть расстояния. Для большинства философских умов это представлялось осмысленным и совершенным, но Галилео находил такое утверждение нелепым. «Попытайся, если только можешь, - предложил он одному из своих многочисленных оппонентов, - вообразить большой шар, падающий на землю, в то время как маленький шарик летит еще где-то возле вершины»[6].

«Представь себе, что они упали одновременно, - обращался он к другому противнику. - Почему все должно быть так, как утверждает Аристотель?»[7] Галилей сомневался, что его опыт поколеблет идеи Аристотеля, но он не мог упустить случая проверить свои постулаты на практике при скоплении публики.

Сам Галилео никогда не записывал даты или подробности этих демонстраций, но в преклонные годы поведал о них своему юному ученику, который и вставил рассказ об опытах в посмертное жизнеописание великого учителя. Как бы эффектно и театрально ни обставил Галилео свой эксперимент, ему не удалось тогда даже покачнуть общее мнение и уж тем более свалить его с высоты Башни Знаний. Шар большего диаметра, менее подверженный воздействию того, что сам Галилео назвал сопротивлением воздуха, летел быстрее - к большому облегчению представителей пизанского факультета философии. И тот факт, что он опередил меньший шар лишь на несколько мгновений, давал Галилео слишком слабые преимущества.