Фрэнсис Йейтс - Джордано Бруно и герметическая традиция

Написаны поэмы в подражание Лукрецию. "О безмерном…" в наиболее полном виде воспроизводит то учение о бесконечной вселенной и бесчисленных мирах, которое Бруно взял у Лукреция, соединив с универсальной одушевленностью магической философии и применив в герметическом духе – то есть истолковав бесконечную вселенную как образ бесконечного божества, который, отраженный в душе, ведет к слиянию личности с божеством. Я цитировала выше [60]слова из комментария к началу поэмы, где в пассаж из "Асклепия" о "человеке – великом чуде" включено и понятие бесконечности, которую человек, великое чудо, должен вобрать в себя, сам расширившись до бесконечности. Безмерное и неисчислимое – это те "неизобразимые", которые в "Тридцати статуях" отражались в душе, чтобы утолить ее бесконечную потребность в бесконечном [61].

В "Наименьшем" Бруно рассуждает о бесконечно малых, о "наименьших", из которых построен мир. Эти минимумы, или монады, связаны с атомами Демокрита, сведения которых Бруно почерпнул из поэмы Лукреция. В трактатах "О магии" [62]и "О началах, элементах и причинах вещей" он говорит об атомах в связи с темой spiritus [63].

В двух латинских поэмах о Безмерном и Наименьшем есть еще одна тема, которая едва ли не умышленно спрятана в незаметных местах посреди философских рассуждений. В "Безмерном" есть особенно яростные нападки на тех, кто разрушил египетскую религию, после чего оказался "погребен свет" ["sepulta est lux"] и по всему миру распространились жестокость, расколы, дурные нравы и презрение к закону [64]. В загадочном заголовке к этому разделу упоминается пророчество Меркурия в "Поймандре", из чего с неизбежностью следует, что перед нами снова обычная для Бруно интерпретация Плача как предсказания о разрушении истинной религии христианами. В конце поэмы "О наименьшем" читатель настораживается, встретив три схемы под названием "Атрий Аполлона", "Атрий Минервы", "Атрий Венеры", про которые сказано, что это самые плодотворные схемы и "печати" архетипов [65]. Если читатель – верный ученик Джордано, то он вспомнит, что уже видел такие или почти такие схемы в "Тезисах против математиков", где они служили печатями троицы Ум, Разум, Любовь (илл. 11а, б, в), печатями "против математиков", а математики эти, как объяснялось в посвящении императору Рудольфу, суть враждующие христианские секты, которые нужно заменить религией любви и культом природы. А если ученик – до того верный джорданист, что даже был с Бруно в Париже, то, увидев две диаграммы, названные Plectrum Mordentii и Quadra Mordentii [66], он задумается, нет ли здесь связи с парижской полемикой о циркуле. Приложенная к "Троякому наименьшему" книга "О мере" кажется мне очень своеобразной вся целиком. Хотя на первый взгляд Бруно занимается разными видами геометрических фигур, но отчего эти фигуры должны "уступить Харитам (Грациям) Гермеса"? [67]И отчего "дом Хариты" можно обнаружить в треугольнике, образованном Вакхом, Дианой и Гермесом? [68]

Обратившись к схемам в трех латинских поэмах во франкфуртском издании Вехеля, легко заметить, что схемы в "О трояком наименьшем и мере" очень отличаются от схем в двух других поэмах, поскольку обильно усеяны звездами, цветами, листьями и прочими арабесками (илл. 14а, б). Издатели Нового времени, воспроизводя эти схемы, показывают только геометрические формы [69]и опускают звезды и прочие дополнения, считая их, видимо, лишенным смысла орнаментом (той же правке подвергаются и схемы из "Тезисов против математиков"). Но издатель Вехель в посвящении "Троякого наименьшего" герцогу Генриху-Юлию пишет, что эти схемы Бруно гравировал собственноручно [70]. Значит, для Бруно звезды и другие необычные рисунки были важны. Возможным объяснением этих загадок может быть следующее: Бруно основал в Германии какую-то герметическую секту ("джорданистов", о которых упоминается в материалах процесса Бруно), и эти рисунки составляли символику секты. Возможно, и имеющимися на некоторых схемах буквами зашифрованы какие-то сообщения. Поражает обилие звезд на схемах. А в произведении "против математиков" Бруно дал звезде значение "любовь" [71].

Третья латинская поэма, изданная во Франкфурте, – "О монаде, числе и фигуре" [72]– посвящена числам и их значениям: она начинает с монады (единицы), переходит к двум, к трем и т.д. Как давно было отмечено [73], в основе поэмы – главы "Тайной философии" Корнелия Агриппы, посвященные этим числам [74]. Но Бруно вносит свои изменения. Агриппа, оставаясь, по крайней мере внешне, в ортодоксальной традиции христианских магов, дает числам христианские (тринитарные), псевдо-дионисиевы и кабалистические значения. Бруно от них отказывается, и его числа становятся чисто "египетскими", или герметическими, или пифагорейскими. То есть в нумерологии Бруно видна та же эволюция, которую мы наблюдали в "Изгнании…" или "Героическом энтузиазме" – то смещение акцентов, при котором герметико-египетская линия становится господствующей.

Каждому числу Агриппа придает ряд значений разного уровня. Например, в ряду для тройки [75]высший, или архетипический, смысл – это трехбуквенное (на еврейском языке) имя Бога, означающее Отца, Сына и Святого Духа – христианскую Троицу. В умопостигаемом мире это число означает три иерархии ангелов, то есть девять чинов Псевдо-Дионисия, сгруппированных по три и символизирующих Троицу. В небесном мире тройка относится к трем четверицам знаков (зодиака), к трем четверицам домов (гороскопа), и к трем троичностям; в мире элементов она выступает как три степени элементов; в малом мире – то есть в микрокосме или человеке – она относится к трем главным частям человеческого тела: голова, грудь, живот. В загробном мире она выступает как три адские фурии, трое загробных судей и три степени вечных кар.

А глава о тройке в поэме Бруно не содержит ни слова о Троице; [высшая] тройка здесь – это Ум, Разум, Любовь, что можно выразить и другими триадами, например: Истина, Красота, Благость, или Три Грации. Есть и вариант Единство, Истина, Благость. А иллюстрирует тройку схема с тремя солнцами (илл. 14в), которые соответствуют Жизни, Разуму (который можно сопоставить со Словом), Порождению, находящимся в трехцветной радуге [76]. Я очень кратко изложила рассуждения Бруно о тройке, но и этого достаточно, чтобы стало ясно: в отличие от Агриппы, Бруно придает троичности не христианский смысл, а только неоплатонический или герметический.