Эриксон Стивен - Пыль Снов

- Теперь мы можем идти. - Краткость потянула его за край щита. - Можем просто пройти... куда-то туда. Вы Дозорный, вы должны взять начало над армией трясов, понимаете?

- У трясов нет армии...

- Тогда надо ее сколотить. И поскорее.

- К тому же я изгнан... я перебил...

- Мы знаем, что вы сделали. Вы Странником клятый чокнутый маньяк, Йедан Дерриг. Лучший командир, какого может желать армия.

Сласть вставила: - Предоставь вести переговоры нам, милый. - И улыбнулась.

Он огляделся. Один раненый. Ни одного убитого. То есть ни одного убитого, о котором стоит сожалеть. С поля боя доносились жалобные стоны. Не обращая на них внимания, он вложил меч в ножны.

Идя к разрушающемуся порталу - последним из всех - Йедан Дерриг не оглянулся назад. Ни разу.

***

Было очень весело отбрасывать бесполезные слова. Хотя все привыкли мерить течение дня по движению ярого солнца через пустое небо, а ночи - по восходу и закату окутанной саваном луны, по нефритовым царапинам на фоне звезд, разум Баделле начал забывать сам смысл времени. Дни и ночи толпились бестолковой кучей, бесконечно шли по кругу. Зубы вцеплялись в хвосты. Время распадалось, оставляя за собой недвижно лежащие на равнине детские фигурки. Даже спиногрызы их больше не трогали.

Здесь, на краю Стекла, были лишь опалы - пожирающие падаль жуки, ползающие по сторонам безжизненной, выжженной дороги, и алмазы - лоснящиеся шипастые ящерицы, по ночам сосущие кровь из пальцев. Напившись, эти алмазы становились алыми. И еще здесь были Осколки, алчная саранча, падающая с неба блистающим облаком, обдирающая детей, прежде чем они успевали упасть. За ней оставались груды одежды, клочья волос и розовые кости.

Испепеленной местностью правили ящерицы и насекомые. Дети были здесь чужаками, захватчиками. Едой. Рутт попытался вести их вокруг Стекла, но конца и края у ослепительной пустыни, похоже, не было. Несколько вожаков собрались после второй ночи. Весь день они брели к югу, а вечером нашли яму, полную ярко-зеленой воды. Она имела привкус известковой пыли и заставляла многих детей корчиться от боли, хватаясь за животы. Некоторые умерли.

Рутт сидел, качая Хельд; слева от него присела на корточки Брайдерал, высокая костлявая девочка, напоминавшая Баделле о Казниторах. Она напористо пробралась в их ряды, за что Баделле ее не любила, не доверяла ей; однако Рутт ее не прогонял. Был здесь и Седдик, паренек, взиравший на Баделле с безумным обожанием. Он был ей отвратителен, но он лучше всех слушал ее стихи, ее слова, а потом мог повторить слово в слово. Сказал как-то, что собирает всё. Чтобы записать в книгу.

Книга об их путешествии. Значит, он верит, что они выживут. Полный дурак.

Итак, они четверо сели и в тишине, растянувшейся сверху и вокруг и снизу, а иногда пробиравшейся между ними, и задумались о том, что будет дальше. Для такого разговора слова не требовались. А на жесты у них не осталось сил. Баделле подумалось, что будущая книга Седдика должна содержать множество пустых страниц, чтобы вместить эту тишину и всё, что в ней таится. Истину и ложь, желания и нужды. Миг нынешний и миг грядущий, эти места и другие места. Увидев такие страницы, шелестя ими, перелистывая от конца к началу, она могла бы всё вспомнить. Как это было.

И тут Брайдерал замарала первую из чистых страниц: - Нужно пойти назад.

Рутт поднял налитые кровью глаза. Он держал Хельд у груди. Поправил рваный капюшон, погладил пальцем невидимую щеку.

Это был ответ, и Баделле согласилась. Да, согласилась. Тупая, опасная Брайдерал. А та скребла болячки, окружавшие ноздри. - Мы не сможем ее обойти. Сможем только пересечь. Но идти насквозь - значит умереть, и тяжело умереть. Я слышала об этой Стеклянной Пустыне. Ее никто никогда не пересекал. Она тянется бесконечно, прямиком в пасть заходящего солнца.

Вот это Баделле понравилось. Отличный образ, нужно запомнить. Прямиком в пасть, в алмазную пасть, стеклянную пасть, в острые, очень острые стекляшки. А они - змея. - У нас прочная шкура, - подала она голос, раз уж страница уже испорчена. - Мы заползем в пасть. Заползем внутрь, ведь так делают змеи.

- И умрем.

Четверо снова дали волю молчанию. Сказать такое! Замарать все страницы дня! Они дали волю молчанию. Пусть очищает.

Рутт повернул голову. Рутт глядел на Стеклянную Пустыню. Глядел долго, очень долго, пока темнота не залила все мерцающие низины. А потом закончил обозревать пустыню и склонился, укачивая Хельд. Укачивая и укачивая.

Итак, все решено. Они идут в Стеклянную Пустыню.

Брайдерал выбрала себе пустую страницу. А ведь в книге их тысячи!

Баделле отползла в сторону (Седдик следом) и уставилась в ночь. Она отбрасывала слова. Там. Тут. Тогда. Сейчас. Когда. Чтобы пересечь такую пустыню, все должны отбросить эти слова и их смысл. Отбросить всё ненужное. Даже поэты.

- У тебя есть стих, - сказал Седдик, темная фигура позади. - Я хочу послушать.

Я бросаю прочь

слова. Место есть тебе

и мне

чтоб начать

проснулась я

среди ночи - кровь сосут

ящерицы из руки

как щенки. Убила двух

только слов мне не вернуть

они выпили меня

и тебя. Отбросим груз

что тащили, отметем

я сегодня не несу

тебя

завтра ты не понесешь

меня

Протекло время без слов, и Седдик зашевелился.- Я запомнил, Баделле.

- Не трогай пустых страниц.

- Чего?

- Пустых. Тех, что содержат истину. Тех, что не лгут ни о чем. Молчаливых страниц, Седдик.

- Это новая поэма?

- Но не записывай ее на пустых страницах.

- Не буду.

Он казался до странности довольным. Он плотно прижался к ее пояснице, словно спиногрыз, который еще не спиногрыз, а малый щенок, и заснул. Она глядела сверху вниз и думала, не съесть ли его руки.

Глава 9

Среди приглаженных ветрами трав

в излучине прогретого потока

таится заводь, отделенная стеной

от суетных речных течений

там даже тростники застыли неподвижно

природа не спешит утешить наши нужды

не даст и мига на бездонные раздумья

укрытие любое, как зыбун

охватит крепко якорь или ноги

течения помчатся мимо, влажно булькнув

смеясь при виде выцветшей рубахи

украсившей поломанную ветвь

опасности я чую отовсюду

склоняюсь низко, дух стараясь сохранить

и кажется, что рваная одежда

не грудь скрывает и биенье пульса

но реку облекает пеленой

и пачкается в илистой воде

пора оставить безнадежные попытки

и вниз поплыть, на поиск башмаков

набитых галькой. Человек любой желает

найти опору твердую...

Одежда остается,

Рыбак Кел Тат

- Ну, набил я брюхо, - сказал король Теол и, глянув на гостью, добавил: - Извини.