Олег Жиганков - Римский Лабиринт

— Вам надо быть очень осторожными в питании, — предупредил «Ганс Христиан». — Советую начать с бульона.

Появилась служанка — молодая женщина приятной латинской наружности, с подносом, на котором красовался, дыша паром, ярко-коричневый пирог.

— Это — Маэла, — представил её «Ганс Христиан». — Со своим неповторимым карузским пирогом! Она — наш добрый гений в вопросах порядка и стола. А как только ваши желудки оправятся после долгого поста, вам откроется удивительный мир латинской кухни.

Маэла улыбнулась прекрасной доброй улыбкой, обнажив два ряда безупречных зубов.

— Буэнос диас, — сказала она.

Они сели за стол, и Маэла налила Анне и Адриану горячего бульона, наложила им по тарелке прекрасных горячих овощей, слегка приправленных маслом. Всё показалось им очень вкусным, и Анна на какое-то время забыла о мучавшем её любопытстве и набросилась на пищу. Адриан последовал её примеру.

В начале… А кстати, что было в начале?

Вл. Гаков. Из предисловия к русскому переводу книги Айзека Азимова «В начале»

2007, 6 октября, Лангедок, Южная Франция

Когда овощи были съедены и настала очередь фруктов, Маэла принесла им кофе и горячий шоколад. «Ганс Христиан» подал ей знак, и она удалилась, оставив их одних.

— Знаю, вы хотите, чтобы я начал рассказывать всё с начала, — начал он. — Попробую начать с того, как всё это началось для тебя, Анна. А началось это почти тридцать лет назад, когда я имел неосторожность влюбиться в самую прекрасную и добрую женщину на свете…

— Вы — Андрей Гомер? — вырвалось само собой у Анны.

— Я был им когда-то, — «мистер Андерсен» опустил глаза.

Наступило молчание, и слышно было, как стрекочут на деревьях птички, как жужжат, носятся в утреннем воздухе разные насекомые и где-то бьются о берег волны.

— И куда же вы пропали тогда, мистер Андерсен, нет, простите, мистер Гомер? — спросила Анна, стараясь подавить волнение.

— Я сделал тогда выбор, — тихо ответил он. — Может быть, даже скорее всего, это был неверный выбор. Я знал, что уезжаю — и уезжаю, возможно, навсегда. Я боялся сказать это Светлане.

— Я это и сама прекрасно чувствовала, — сказала мама.

Анна посмотрела на мать, на её сияющее тихим счастьем лицо, и вдруг поняла, что она по-прежнему любит его! И любила, а может, и ждала все эти годы! Анна хотела сказать что-то, но её язык словно онемел.

— Когда я перебрался в Западный Берлин, — продолжил «Ганс Христиан», — мне пришлось сжечь за собой все мосты. Я знал, что всякая связь со мной теперь будет рассматриваться в Союзе как преступление, и я не хотел подставлять Свету под удар. Думал, что будет лучше, если она просто забудет обо мне.

— И ты ошибся! — покачала головой Анна. В её голосе была горечь. — Она никогда не забывала тебя. Ты совсем не знал мою маму! Она любила тебя — все эти годы любила!

Теперь Анна точно знала, что так оно и было. Оттого-то Светлана никогда не вышла замуж — не потому, что была слишком умной для замужества, как говорила тётя Майя, а потому, что любила и ждала его, Андрея Гомера. И дождалась! Анна не могла больше сдерживаться, и её глаза наполнились слезами. Светлана придвинулась ближе к дочери и обняла её за плечи.

— Тс-с-с-с, — шептала она, слегка покачивая её. — Всё хорошо. Теперь уже всё хорошо.

Всё вдруг встало на место: «мистер Андерсен» — это действительно тот самый «Ганс Христиан», с которым она виртуально дружила в детстве, и, что самое невероятное, — это её отец!

— Значит, — сквозь слёзы сказала Анна, — Ганс Христиан — действительно мой отец? А я так мечтала об этом, так хотела иметь такого отца, как он. — Сквозь её слёзы сияло теперь восходящее солнце нового счастья…

Светлана в изумлении глядела на него. Похоже, она ничего не знала про «Ганса Христиана».

— А какой ты меня представлял? — спросила она, сквозь слёзы разглядывая «Ганса Христиана». Странным образом, она представляла его именно таким, только моложе.

— Такой, какой я тебя видел.

— Ты меня видел? — вспыхнула Анна. — Где? Когда?

— В декабре девяностого, — сказал он.

— В декабре девяностого… — тихо повторила Анна.

— Я остановился тогда в гостинице «Россия». Когда убедился, что, кроме персонала отеля, за мной никто не следит, отправился на поиски Светланы. У меня было такое чувство, что я никогда не уезжал отсюда, что я всё ещё молодой студент, который почему-то, по какой-то глупой причине, поссорился со своей подружкой, она убежала, а я ищу её. Когда наконец раздобыл её адрес, отправился к её дому на дежурство. Я решил дежурить возле него день и, если понадобится, ночь, чтобы увидеть её, хотя бы с расстояния. Я понятия не имел, замужем ли она, есть ли у неё дети. Хорошо помню тот день и тот вечер, будто это было вчера. Было холодно, и я бродил в сторонке от вашей пятиэтажки, наблюдая за подъездом и окнами. Люди выходили и заходили, а Светы всё не было, и окошки не светились. Но вот я увидел молодую женщину с девочкой, идущих по направлению к подъезду, и уже издали понял, что это была Света. Я узнавал и не узнавал её. Когда я бежал из России, она была ещё девочкой — наивной и доброй девочкой с красивой головкой, забитой русской литературой. А теперь это была грациозная, стройная женщина, да ещё и с ребёнком. Я смотрел на девочку и пытался разглядеть, похожа ли она на мать, но оттуда, где стоял, не мог этого видеть. Вы зашли в подъезд, и скоро в ваших трёх окошках загорелся свет. И я всё ходил кругом и смотрел, заглядывал в эти окна, надеясь увидеть там Свету или девочку. Я тогда даже имени твоего не знал, — улыбнулся он грустно Анне. — А потом свет погас, и я понял, что вы скоро выйдете. Через минуту вы и вправду показались, и через плечо у девочки были перекинуты коньки. Я понял, что вы отправляетесь на каток, и решил последовать за вами.

Анна задыхалась от волнения, её сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Я шёл и думал, — продолжал «Ганс Христиан», — что сделал огромную ошибку, когда уехал из России. Да, у меня был к тому времени свой бизнес, водились уже крупные деньги… Но когда я шёл теперь по вечерней московской улице, по свежему снегу, дышал этим воздухом, то готов был всё на свете отдать, чтобы идти рядом с этой женщиной, держать её за руку или держать за руку своего ребёнка — такую же, как ты, милую девочку, которая о чём-то весело щебетала с мамой. Я тогда ещё не понял, что ты — мой ребёнок.

Он остановился, чтобы перевести дыхание.

— Вы пришли на каток. Я взял себе напрокат коньки, надвинул пониже шапку, надел тёмные очки и стал кружить, наблюдая за вами с безопасного расстояния. Света была так прекрасна, так легка и грациозна… Настоящая королева! А вот у девочки поначалу плохо получалось. Но потом её будто подменили. Она стала двигаться так легко и свободно, что я с трудом верил своим глазам.