Олег Жиганков - Римский Лабиринт

Иногда ей это действительно удавалось. Но в другой раз вместо тишины из разверстой перед ней бездны до Анны доносились отголоски музыки Вселенной, преломлённые в её сознании в игру чисел. Они кружились перед нею в исступлённом танце, оказывая ей великую честь заглянуть в замочную скважину иного мира, быть восхищённым свидетелем вселенского совершенства. В такие минуты Анна одновременно страшилась двух вещей — потерять рассудок и спугнуть, прервать этот восхитительный танец разума. Иногда ей удавалось запечатлеть кое-что в блокноте, который обычно был где-то недалеко от неё, и тогда белые листы бумаги покрывались понятными только ей рисунками, именно рисунками из формул и цифр. Анна принадлежала к той загадочной древней касте, которую в разные времена именовали по-разному — магами, астрономами, математиками, а недавно перекрестили в программистов. Она писала поэмы из цифр, а цифры Пифагор называл языком Вселенной.

Но на этот раз Анна не искала никаких озарений. Она хотела хотя бы согреться — сентябрь только начался, но на улицах Москвы было уже холодно. «Надо бы купить обогреватель», — промелькнула привычная мысль. Впрочем, она понимала, что вечная её зябкость происходит не от прохлады снаружи, но от холода внутри. Анна подняла голову над водою, сделала глубокий вдох и опять скрылась под тёплым водным одеялом. Она вдруг вспомнила, как Архимед однажды нашёл вдохновение в ванне, а потом бегал нагишом с криком «эврика» — «я нашёл» — по улицам Сиракуз. «Вот и я сейчас так побегу, — подумала она, — прямиком в кровать, и надо постараться не растерять тепло и поскорее уснуть».

Коллеги Анны в шутку называли её Софьей Ковалевской, намекая тем самым не только на математический гений Анны, но и на странности её личной жизни — как будто они могли и в самом деле что-то знать об этом. Впрочем, Анна им легко прощала такие мелочи. В конце концов, её уважаемые коллеги, элитные мозги которых были собственностью отдела электронной разведки, учёные, имевшие доступ к мощнейшим компьютерам в стране и самому современному программному обеспечению, часть которого они сами же и создали, были, можно сказать, мальчишками и девчонками, вчера ещё игравшими в компьютерные игры. Их блестящие, как драгоценные камни, умы были отточены математическими олимпиадами и годами занятий в спецшколах. В свои двадцать шесть лет Анна была по возрасту и по положению самой старшей в отделе, выдающем себя за статистический отдел одной из респектабельных столичных торговых компаний. Она была здесь единственным «взрослым» человеком — то есть обладала достаточным здравым смыслом, одевалась более официально и строго и с уважением именовалась по имени и отчеству — Анной Андреевной. Впрочем, её имя-отчество ассоциировалось у Анны более с именем известной поэтессы, чем с отцом, которого она не знала.

Анне было интересно находиться в пёстром окружении нестандартных молодых умов, у неё были все условия для полноценной творческой работы. Однако с некоторых пор в ней начала нарастать глубокая неудовлетворённость собою, подводящая к черте, за которой начиналась депрессия. Впрочем, сама Анна это тщательно скрывала. Её начала тревожить мысль, что, как бы ни называлась её должность, она жила тем, что «совалась» в те места, где ей были совсем не рады. Одно время ей это даже нравилось — нравилось, что для неё не существовало дверей, в которые бы она не могла заглянуть. Но теперь дело заходило слишком далеко.

Если раньше их отдел занимался шпионажем за учреждениями, добывая разного рода информацию, которая, как утверждал её босс, генерал Смирнов, необходима для обеспечения безопасности государства, то теперь перед ними была поставлена более широкая задача — разработка новой системы для регулярного считывания и анализирования данных, хранящиеся на компьютерах пользователей. Генерал Смирнов говорил, что это необходимо «для предотвращения актов терроризма и других подозрительных активностей». Анне казалось, что такая категория, как «подозрительная активность», является слишком широкой, и она всё чаще задумывалась о том, куда дальше пойдет полученная информация.

Её коллеги, похоже, не испытывали подобных терзаний, но Анна уже вступала в тот возраст, в котором человек ясно видит, что само выживание индивидуума, неслиянность с массой других людей зачастую зависит от самой простенькой занавески, за которой можно хоть как-то укрыться от посторонних глаз. Новый курс отдела ставил своей задачей эту «занавеску» сорвать. Анне казалось, что это может в конечном счёте привести к тому, что люди превратятся в рабочих животных, вступят в эпоху постиндустриального рабства. Она чувствовала, как это происходит с нею самой: каждое сказанное слово, каждый удар пальцев по клавиатуре компьютера, каждый её шаг где-то фиксировались и в любой момент могли быть воспроизведены, использованы против неё. Иногда, даже в самом строгом деловом костюме, Анна чувствовала себя раздетой.

«Но ведь всё это делается для моей собственной безопасности и для блага страны», — пыталась она усвоить навязанную формулу. Но как она могла знать, служит ли их отдел важным интересам страны или же интересам кого-то ещё? С некоторых пор Анна сомневалась, что интересы государства и тех, кто пытается им править, всегда совпадают. Прежде она была с головой погружена в свою работу, в которой находила и утверждала себя, но теперь всё чаще и чаще её посещало тревожное чувство, что её жизнь зашла в тупик…

Этой ночью ей не хотелось думать о тупике. Она устала, ей было холодно и одиноко, и единственным местом, сулившим хотя бы на время укрытие, была тёплая ванна. Анне хотелось, чтобы время поскорее и безболезненно прошло мимо неё. Нечто похожее наверняка испытывали загнанные в угол злою судьбой римляне, когда, сидя в тёплой воде, вскрывали себе вены и смотрели, как медленно утекает из них жизнь, окрашивая воду в мутно-красный цвет. Ей вдруг вспомнились белые стихи Михаила Кузьмина:

В тёплой, душистой ванне,

Не слыша никаких прощаний,

Открыть себе жилы,

И чтоб в длинное окно у потолка

Пахло левкоями, светила заря

И вдали были слышны флейты…

Ещё до того как поднять голову из воды, вместо флейты Анна услышала ненавистный ей звук. В её жизни было всего два ненавистных звука: стук в дверь, особенно громкий стук, и звонок её рабочего телефона. Она сменила множество сигналов и мелодий, но все они в скором времени делались ненавистны ей. Анна набрала в лёгкие побольше воздуха и вновь ушла под воду. Она попыталась расслабиться, но даже через толстое «одеяло» воды были слышны переливчатые трели телефона. Теперь ей надо было вылезать из тёплой ванны и тащиться в другую комнату, чтобы ответить на назойливый звонок. Семь долгих гудков. Восемь… Неужели они не могли дождаться утра? Девять…