Олег Жиганков - Римский Лабиринт

— Это старое еврейское гетто, — сказал наконец Винченцо, когда они миновали крошечную пиаццу Маттеи с четырьмя бронзовыми мальчиками, резвящимися в фонтане. — В 1943 году все две с лишним тысячи евреев, которые здесь жили, были сосланы в лагеря смертников.

Жизнь вокруг так и бурлила, так и утверждала свои права, и трудно было поверить, что чуть более полувека назад такие же цивилизованные, жизнерадостные люди могли послать тысячи других людей на смерть только за то, что те принадлежали к другой нации. Анна подумала про Толяна. Ведь он тоже был отчасти евреем. «Хорошо было бы позвонить ему», — мелькнуло у неё в голове. Он знает, что она в Риме, и наверняка волнуется за неё. Анна ничего не говорила ему о своём задании, но Толян шепнул ей на ушко, когда вёз в аэропорт: «Если только твои секретчики удумают как-нибудь тебя подставить, я им этого не спущу». Анна никогда не говорила ему, что работает на спецслужбы, но Толян и так знал.

Они теперь проходили мимо театра Марцелла — своего рода мини-колизея, строительство которого начал ещё Юлий Цезарь. Не так давно этот древний стадион был превращён в жилой многоквартирный дом, о чём свидетельствовали плохо вписывающиеся в старинный имидж постройки стеклопакеты на верхних этажах. Анна помнила из каких-то книг, что диаметр этого стадиона 111 метров. Она спросила Винченцо, в чём было значение этой величины, но тот только пожал плечами. Анна подумала, что Адриан наверняка знал, в чём тут дело.

— Куда мы идём? — спросила Анна своего великолепного спутника.

— Просто гуляем, — пожал плечами Винченцо. — Но поскольку мы близко к Форуму, можно было бы посмотреть сверху на ночной город.

Они пошли по направлению к Капитолийскому холму.

— Ты сказал, что ты студент, семинарист, — вспомнила Анна. — И где же ты учишься?

— Уже не учусь. Давно пишу диссертацию, а конца и края ей не видно. Наверное, я делаю это подсознательно, чтобы оттянуть день принятия сана, — улыбнулся он.

Анна никак не могла свыкнуться с мыслью, что Винченцо — будущий священник.

— И о чём же твоя диссертация? — поинтересовалась она, скрывая смущение.

— Я исследую жизнь и воззрения одного отшельника, святого Пьетро Мурроне, — отозвался Винченцо. — Под конец своей жизни он стал папой Целестином V. Католическая церковь его канонизировала. Когда-нибудь слышала о таком?

— Нет, — призналась Анна. — Расскажи мне.

— Целестин был загадочной фигурой в Церкви, — начал Винченцо. — Он был единственным, кто по своей воле оставил престол Святого Петра и ушёл из дворцов Рима.

— Ушёл? — удивилась Анна.

— Ушёл в горы, к свободе, в свою маленькую пещеру. Правда, его в скором времени вернули в Рим и убили — я так понимаю на всякий случай.

— И что же ты думаешь об этом человеке? — поинтересовалась Анна.

— Я много о нём думаю, — задумчиво произнёс Винченцо. — Но до конца не понимаю его, следовательно, в целом не понимаю. Поэтому мне и трудно писать о нём…

Они поднялись по спроектированным самим Микеланджело ступеням навстречу двум каменным фигурам юношей, ведущих под уздцы белых каменных коней. Затем прошли в дальний край холма, в сторону Виа дей Фори Империали, и стояли теперь над руинами древнего Форума. В одной великолепной панораме перед ними раскинулись столетия беспрецедентной драмы, разыгравшейся здесь.

Колоннады и остатки древних стен были подсвечены мощными прожекторами и бросали на землю длинные красные или розовые наливные тени, будто вопия о своей былой славе, о военных походах, выпитом вине и пролитой крови. Когда Анна была здесь в дневное время, ей трудно было представить, что некогда на этом месте располагалась штаб-квартира всего цивилизованного мира. Но теперь, глядя на те же самые руины при искусственном освещении, она легко могла увидеть стройные величественные храмы, окружённые мраморными колоннадами, статуи героев и богов, сплошь покрытые золотом, отражающим лунный свет. Она отчётливо представила, как на тех местах, где сегодня громоздятся груды камней, когда-то стояли великие базилики, в стенах которых решались судьбы всего мира.

С руин Форума Анна перевела взгляд на город. Перед нею мерцало море огней огромного, великого города, который навсегда изменил её жизнь. Она глядела вдаль и думала о том, что, хотя она и не знает, что у неё впереди, возвращаться назад в Москву ей пока ещё не хочется. К югу от того места, где они сейчас стояли, загадочным, переливчатым светом мерцал Колизей. Выше, венчая собою праздничную Виа ди Сан-Пьетро, красовалась выпестованная Микеланджело яйцеобразная пиацца дель Кампидоглио, Капитолийская площадь, которую ещё называют центром мира. В отличие от упаднического духа Форума, пиацца пульсировала жизнью, а три выстроенные в стиле Ренессанса дворца, расположившиеся на ней, казалось, дышали молодостью и силой.

В этот момент Анне нестерпимо хотелось обнять Винченцо, прижаться к нему, поцеловать, утонуть на его груди. Она взглянула на него: он, как зачарованный, глядел на раскинувшуюся перед ним панораму города. Её присутствия он сейчас, казалось, даже не замечал.

— О чём ты сейчас думаешь? — спросила его Анна, после того как понаблюдала за ним несколько минут.

Он вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.

— Я думаю об этом городе. Мне иногда кажется… У меня бывает такое ощущение, что… — он не договорил.

— Скажи мне, — попросила Анна. Она поправила волосы, чтобы не видны были её уши — они всегда краснели, когда у неё в крови был переизбыток гормонов.

— Мне кажется — и это самая нелепая мысль, которая мне когда-либо приходила в голову, — что будущее этого города находится в моих руках, — ответил он. — Мне снятся сны… Кошмары, а не сны… И в этих снах я должен принять какое-то решение, которое может погубить или спасти этот город…

Анна посмотрела на него с удивлением.

— Впрочем, совершенно нелепый сон, — рассмеялся Винченцо. — Я знаю, что меня ждёт. Меня ждёт небольшой приход где-нибудь в пригороде и, возможно, со временем, тёплое местечко в курии.

Сказал он это весело, но в его словах чувствовалась затаённая горечь. Что было её причиной, Анна не знала и спрашивать не смела.

Они пошли в сторону отеля. Винченцо шёл рядом, но казался Анне странно далёким. Она не понимала, что с ним сталось, и думала о том, не она ли ввела его в такую депрессию. Наверное, он думал, что и так уже открылся ей слишком много. Анна незаметно закусила губу.

Винченцо проводил её к отелю.

— Надеюсь, — сказал он, прощаясь с Анной, — что ты простишь мне как мою болтливость, так и последующее молчание. Я как-то почувствовал, что могу позволить себе оставаться самим собой, когда я с тобой, — расслабиться немного.