Олег Жиганков - Римский Лабиринт

— Насколько я знаю, под Ватиканским холмом находится кладбище, — заметил Винченцо.

Адриану явно нравился его новый ученик. Он когда-то мечтал о семье, сыне, преподавании, и теперь все его чувства изливались на эту сладкую парочку. К тому же, Винченцо и Анна, казалось, так явно подходили друг другу, что только глупец осмелился бы встать между ними. Вместо того чтобы ревновать и мучиться, Адриан, похоже, готов был греться, плескаться в лучах их молодого обаяния. Он так долго сидел под столом жизни, что давно не претендовал на хлеб со стола, но крохи с пола никто не мог запретить ему подбирать.

— Кладбище, или некрополис, — более позднего происхождения, — ответил Адриан. — Оно лежит, можно сказать, на поверхности холма. Это место, где захоронен, по преданию, апостол Пётр — его могила находится на глубине четырнадцати метров. Фактически тело апостола Петра — или чьё бы тело это ни было — захоронено в святилище Венеры, которое тут располагалось. А под святилищем Венеры должен был находиться лабиринт. Вряд ли римляне, готовые материализовать в своей столице любые архитектурные проекты, упустили возможность строительства лабиринта — настоящего лабиринта из камня, римского лабиринта.

— И всё-таки я не понимаю, — покачал головой Винченцо. — Зачем Риму лабиринт? Да и кто бы его построил?

— Строительством наземных сооружений, как тебе скорее всего известно, руководили гильдии, или ложи священников-каменщиков, иначе — масоны, — открывал свои познания Адриан. — Они воплощали в камень религиозную догму. Но мало кто знает, что изначально было два класса священников-каменщиков: масонов подземных, или сокровенных, сокрытых, но властвующих, и масонов верхних, занимающихся соответственно наземными работами. Наземные масоны приняли на себя символику солнца, дня, то есть мужскую символику. Именно они наиболее заметны — в действительности их нельзя не заметить.

— Я слышал что-то о подземных масонах, — отозвался Винченцо. — Но, честно признаться, считаю это всё сказками — как и ужасные истории про подземелье. Это — чёрные римские новеллы.

— Ты так и не сказал, какой же лабиринт был первым, — спросила Анна, чтобы оставить противоречивую тему о масонах.

— Первый настоящий лабиринт располагался под башней, или пирамидой, Вавилона, — сказал Адриан. — В скандинавских языках лабиринты до сих пор называют вавилонами.

— Вавилонами? — удивился Винченцо.

— Лабиринт — это тень Вавилонской башни, — кивнул профессор. — Римляне подхватили древние вавилонские традиции, создали свой собственный хитросплетённый лабиринт из религиозных полуоткровений, закулисной политики, теневых финансов и прочее, и запустили в него всю Европу, а впоследствии и всю ойкумену.

— Теперь я начинаю понимать, за что вас выгнали из университета, профессор, — восторженно отозвался Винченцо. — И всё же ваши слова не могут не льстить римскому уху.

Они ещё с час бродили по Колизею, говорили об особенностях римской архитектуры, религии, мышления. Вдруг Адриан вспомнил, что ему нужно отметиться у своего, как он говорил, шринка — психотерапевта.

— Я не хочу, чтобы меня опять упрятали на неделю в психушку, — крикнул он им на ходу. — До завтра, Анна! Чао, Винченцо!

И профессор побежал ловить такси.

— Я просто очарован этим человеком, — сказал Винченцо ему вслед. — Страшная история со всем этим убийством и всё такое, но мне он симпатичен.

— Да, он — настоящий профессор, — задумчиво согласилась Анна. — Живёт только тогда, когда делится знаниями. И ему есть чем поделиться.

— Мне кажется, — Винченцо взглянул на неё с улыбкой, — он немного влюблён в тебя. Да и ты — в него.

Анна рассмеялась.

— Ты что, ревнуешь меня к профессору?

— Нет, не ревную — я не умею ревновать, — сказал Винченцо серьёзно. — Но я заметил — так влюбляются иногда ученицы в своих учителей.

— Или семинаристы в своих преподавателей? — эти слова вырвались у неё как-то сами собой, и только потом до неё дошёл их смысл.

Винченцо посмотрел на неё внимательно.

— Да, что-то вроде того. Но я в него не влюблён как в мужчину, хотя мог бы, наверное, влюбиться.

Анна остановилась.

— Скажи мне, Винченцо, — попросила она. — Зачем ты со мной встречаешься? Ведь тебя же не интересуют женщины, правда?

Она смотрела ему прямо в глаза. Он видимым образом смутился.

— Послушай, — сказал он, забирая её ладонь в свои большие руки с изысканными, длинными пальцами. Она хотела вырвать ладонь, но он не позволил. — Я бы очень не хотел, чтобы наша дружба на этом закончилась. Ты мне сразу же понравилась — не могла не понравиться. Я ведь всё-таки, как и все римляне, немного эстет. А когда я познакомился с тобой ближе, ты мне ещё больше понравилась, и именно за то, за что другим мужчинам ты была бы не по вкусу — за ум, врождённое благородство. Мне бы очень не хотелось тебя терять.

Анна прилагала все усилия к тому, чтобы не расплакаться. Они свернули с оживлённой улицы в узкий переулок. Тут было прохладнее и тише, и самое главное, было меньше народа, и это помогло Анне немного успокоиться. В конце концов, на что она могла рассчитывать? Её командировка может закончиться в любую минуту.

— Я не могу до конца разобраться в себе и своих чувствах, — продолжил Винченцо. — Вот ты в одну из наших встреч сказала, что знаешь, кто я, — нашла в сети. А это всё не так, понимаешь? Я вообще не знаю, кто я такой!

Анна смотрела на него с удивлением.

— Мне спокойно, хорошо с тобой, — продолжил Винченцо. — Но я должен признаться: мне часто кажется, будто я по ошибке занял чужое место, которое мне не пристало, что меня посадили не на тот поезд и я уже никогда не смогу с него сойти.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — растерянно призналась Анна.

— Видишь ли, — начал Винченцо. — Есть нечто, о чём не прочитаешь ни в каких газетах или интернете.

Он помедлил немного, затем решился и сказал:

— Я — подкидыш.

— Подкидыш? — обомлела Анна.

— Наверное, это лучшее, что случилось в моей жизни. Когда я был всего нескольких дней от роду, меня нашли слуги баронессы Паолини — кто-то оставил корзинку с малышом прямо перед воротами её особняка в Риме. Слуги хотели вызвать полицию, но баронесса, когда увидела мило спящего ребёнка, решила меня усыновить. Незадолго до этого она попала в ту самую автомобильную аварию, в которой погибли её муж и не родившееся дитя, а сама она была парализована, уже не могла иметь детей. Да и замуж дала обет не выходить. Она заплатила прислуге, чтобы те держали язык за зубами, и я рос как настоящий сын баронессы.

Он помедлил.

— А потом всё это было потеряно — в одночасье, хотя полное осознание до сих пор не пришло.

— И как это произошло? — тихо поинтересовалась Анна.