Магомет Мамакаев - Зелимхан

— Так, конечно, но...

— И никаких «но», — снова перебил его старик, — будешь со мной об этом говорить — обижусь. Понял?

— Понял, — ответил Зелимхан, принимая из рук Зезаг глиняную чашку, наполненную жирным мясом.

— Вот так, — сказал старик после небольшой паузы. — А что не приехал ко мне вчера, так, пожалуй, это к лучшему. Вчера у меня был довольно странный гость. Твой знакомый.

— Кто же это? — спросил абрек, ставя блюдо с мясом перед стариком.

— Да тот самый Одноглазый, о котором ты мне рассказывал.

— Да что ты говоришь?! Одноглазый навещал тебя?

— Да.

— И что же ему понадобилось?

— Рассказывал, будто его назначили писарем в соседний аул, а он отказался и, возвращаясь в Ведено, заглянул по пути ко мне.

— Обо мне, разумеется, спрашивал?

— А как же. Очень хвалил тебя, говорил даже, что ты ему родственник, — чуть заметно усмехнувшись, сказал старик. — Упрекал нас, мол, плохо поддерживаем тебя.

— Понимаю, — сказал Зелимхан, немного подумав. — Никакой, конечно, он мне не родственник, но дело не в том. Видно, веденское начальство пронюхало, что я где-то в этих горах, вот они и послали этого подлеца проверить, а по возможности и выяснить, за кем установить слежку, чтобы выйти на мой след.

— Я тоже догадывался, что здесь нечисто... — сказал старик, выбирая не слишком жирный кусок мяса. — А потому я сказал ему, что хоть и слышал об абреке Зелимхане, но никогда не видел его.

— Вот оно как! — вздохнул харачоевец. Он ел медленно и мало, подкладывая все лучшие куски гостю.

— Кстати, скажи мне, — поинтересовался Зока, — он действительно такой грамотей, что может работать писарем?

— К сожалению, может, — ответил Зелимхан. — Да ты, наверное, знал веденского купца Кюри?

— Знал, конечно.

— Так это его сын Багал, по прозвищу Одноглазый. При жизни отца он успел выучить русскую грамоту, а после его смерти, промотав все свое состояние, стал служить тому, у кого есть чин, а главное — деньги, — абрек сокрушенно покачал головой. — Эх, и многих же заставил поплакать его грязный язык!

Когда с едой было покопчено, оба мужчины некоторое время молчали. Каждый думал о своем. На лице старика застыло выражение сосредоточенности, его глубоко сидящие глаза слегка сузились и подернулись грустью. Он что-то хотел сказать, но Зелимхан опередил его:

— Вот ты говоришь, собери побольше людей, организуй отряд, — он посмотрел на старика, — а вдруг в наш отряд проникнет вот такой, как этот Одноглазый?

— Ну и что? — не понял Зока.

— Да он всех нас тут же и продаст, — ответил абрек, глядя на старого пастуха с тревогой, словно это предательство уже свершилось. — И пропадешь ни за грош...

— Плохие люди везде бывают, — вздохнул старик. — Надо только вовремя разгадать их замыслы.

— Нет, Зока, человека можно проверить только делом, а словам я не верю, — Зелимхан смотрел куда-то в сторону. — Вот, например, пришел ко мне недавно один и говорит: «Возьми меня, Зелимхан, в абреки». Я спрашиваю его: «С чего это ты вдруг решился на такое дело?» «Ненавижу, — говорит, — царских чиновников, все они сволочи да взяточники». «Неужто, — спрашиваю, — все сволочи?» «Все», — отвечает. «Ладно, — говорю ему, — вот и я знаю одну такую сволочь — шалинского пристава. Убей его и приходи тогда ко мне...»

— Ну и пришел?

— Нет, — Зелимхан пожал плечами и горько усмехнулся. — Да он и не собирался в абреки, подослали его или сам додумался моей головой купить благоволение начальства.

Оба умолкли, словно прислушиваясь к пению лесных птиц.

— Вот переправлю их в горы Галашек, — снова заговорил Зелимхан, кивнув в сторону женщин, — а сам буду кочевать. Ни одна собака не поспеет за мною, — он сделал небольшую паузу и продолжал: — А впрочем, завтра должен заехать к тебе Аюб, так передай ему, чтобы послал хабар [12] Хабар (чеч.) – весть, известие. нашим, пусть все соберутся в пятницу вечером в Чиллан-ирзе.

— Вот это дело! — сразу повеселел старик.

— Есть у меня один план, — сказал харачоевец. — Еще скажи Аюбу, чтобы он от моего имени написал письмо Вербицкому: «Жди меня, баба-атаман Вербицкий, в Кизляре». Пусть так и напишет: «баба-атаман».

Зока не стал расспрашивать о подробностях предстоящей затеи Зелимхана. Старик знал, что тот скуп на слова, когда речь идет о деле, которое еще не сделано, а потому просто сказал:

— Хорошо. Все будем в сборе.

В эту минуту где-то совсем рядом раздался выстрел. Оба вскочили и метнулись в сторону, где лежало их оружие.

— Тьфу ты, черт! — выругался Зелимхан, увидев Бици, которая с ружьем в руках направлялась к бревну, чтобы проверить, попала ли она в цель. Муги вертелся рядом с матерью и, тыкая пальцем в бревно, пытался что-то доказать ей.

— Не ругай ты их, — попросил старик, — ты ведь сам дал им ружья, вот они и торопятся научиться стрелять. Идем, лучше поможем им.

Зелимхан поставил цель в ста шагах и сказал:

— А ну, Зезаг, покажи-ка нам, как ты угостишь пулей царского офицера.

Смущенная молодая женщина стояла, не зная, что ей делать. Тогда абрек взял ружье и показал ей, как надо прицеливаться. Потом, отойдя в сторону, скомандовал:

— Стреляй!

Зезаг выстрелила один, другой, третий раз, но все мимо цели. Не в пример ей, Бици стреляла хорошо.

— Напрасно тратишь патроны, — крикнул Зелимхану Зока. — Оставь Зезаг в покое, она не хочет стрелять.

— Нет, — упрямо процедил абрек, — ей надо обязательно научиться стрелять. Давай-ка еще раз! — приказал он. Но и на этот раз результат был неутешительным.

Издали наблюдая за происходящим, Зока запустил руку в карман латаных брюк и, вытащив оттуда красный кисет, извлек из него щепотку крепкого табака и листок печатной бумаги. Потом неторопливо скрутил папиросу и, ударив кресалом о кремень, закурил. Старик с наслаждением затягивался и медленно выпускал дым через ноздри.

Зелимхан все возился с Зезаг.

— А ну, прицелься без заряда, — сказал он, начиная сердиться. Внимательно присмотревшись к движениям Зезаг, абрек вытащил из кармана носовой платок и аккуратно завязал левый глаз невестки.

— Стреляй теперь, — проговорил он, не отходя далеко.

Из трех две пули Зезаг уложила в цель.

— Целься правым глазом, а левый закрывай, когда стреляешь, — сказал абрек. — Молодец!

— И надо же, — удивился Зока, покачав седой головой. — И надо же, — повторил он после небольшой паузы, — обучать женщин стрельбе. Такое только ты мог придумать.

— А разве это помешает им? — спросил харачоевец.

— Наоборот, — улыбнулся старик, — это очень хорошо. Я знаю, что в случае надобности они будут драться, как разъяренные волчицы.

Безымянное скопление домишек, затерявшихся в горах Галашек, все еще было погружено в сон, когда по крутой, ведущей туда тропинке медленно двигалось семейство Зелимхана. Звезды, изредка перемигиваясь, постепенно гасли на светлеющем небе. Утренний ветерок шелестел листьями.