Магомет Мамакаев - Зелимхан

— Зная нас как своих верных друзей, Антон Никанорович, полагаю, вы не сообщите нам ничего неприятного, — отвечал Чернов, заискивающе заглядывая в лицо гостя. При этом он пододвинул к нему блюдо с жареными цыплятами.

Полковник мельком обвел присутствующих влажными, ничего не выражающими глазами, но промолчал.

— Так что же, Антон Никанорович, может, и вправду какие-нибудь неприятности? — вкрадчиво спросил пристав, встревоженный молчанием гостя. Мысль, что начальник округа мог приехать по жалобе на него, несколько встревожила Чернова.

— Ничего особенного не произошло, — вяло отозвался гость и опять замолчал.

— Все же расскажите нам, Антон Никанорович, — не унимался хозяин. Он быстро прикинул в голове, что от любой жалобы можно откупиться, и настроение его снова улучшилось.

— Приговор по делу Гушмазуко, его сына и племянников отменен Верховной палатой, — сказал полковник, подумал немного и, не поднимая головы, отодвинул от себя пустой бокал. — Троих вернули обратно с каторги, и сейчас они находятся в грозненской тюрьме...

Улыбка мгновенно слетела с лица Чернова. Он бессмысленно обвел гостей глазами; побледневшее его лицо покрылось темными пятнами. В конце стола, у входа в комнату, сидели четверо чеченцев, польщенных тем, что их допустили сюда. Это был Адод Элсанов, старшина Говда и двое веденских купцов.

Неожиданно с места поднялся Адод.

— Господин полковник, — произнес он, плохо выговаривая русские слова,— это зачем Зелимхан пришел назад?

— Как зачем? Суд вернул его, — сказал полковник. — А вы что, боитесь его возвращения?

— Нет, — гордо ответил Адод, хотя голос его дрогнул. — Моя Зелимхана не боится. Зелимхан не мужчина.

Уловив, что в разговоре упомянуто имя Зелимхана, махкетинский старшина внимательно прислушивался к разговору.

— Скажи мне, Адод, — тихо спросил он, наклонившись к другу, — почему полковник разговаривает про Зелимхана?

— Э, разве ты не понял его? — удивился Адод.

— Очень плохо, — признался Говда.

— Полковник говорит, — объяснил Адод, — что Гушмазуко со своей оравой находится в Грозном, что приговор суда по их делу отменили. Возможно, что их освободят, — добавил он от себя.

Говда сразу съежился, словно его окатили холодной водой.

Полковник заметил, что его сообщение произвело на собравшихся сильное впечатление, чуть улыбнулся и добродушно заметил:

— Но если даже их освободят, в этой банде не осталось никого опасного: старик Гушмазуко сильно болен, а из молодых кто-то умер там, — и, взяв бокал, услужливо наполненный Черновым, он обвел присутствующих испытующим взглядом.

Адод Элсанов, который был посмелее своего коллеги и лучше говорил по-русски, спросил гостя:

— Господин полковник, скажите, пожалст, не Зелимхан ли помер? Полковник, хотя и знал, что умерли племянники Гушмазуко, а не Зелимхан, желая позабавиться, небрежно ответил:

— Точно не знаю. Но какая разница, если шайка поубавилась,— и он махнул свободной рукой: дескать, хватит об этом.

Адод пристально поглядел на подавленного махкетинского старшину и, стараясь улыбнуться, еле слышно произнес:

— Ничего, пусть даже их освободят, но жить Гушмазукаевым мы здесь все равно не дадим.

Говда, хорошо знавший, что отвечать за оскорбление семьи Гушмазуко придется прежде всего ему и его сыну Успе, не успокоился, услышав кичливое заявление Адода. Он сидел молча, уставившись в пол. Затем Говда повернулся к Адоду и проверил, выпил ли он свой бокал. Сам Говда вообще-то не пил. Но что только не сделаешь ради пристава Чернова, который был для махкетинского старшины самым большим начальником. И, заискивающе улыбнувшись Чернову, Говда опрокинул полную чарку с вином.

Гости, изрядно охмелевшие от крепкого червленского вина, оживленно разговаривали. Только Адод думал все про свое: «Разница в том, кто погиб из Гушмазукаевых, конечно, есть. Знай господин полковник сыновей Гушмазуко, он бы сам понял это». А вслух тихо спросил:

— Говда, слышишь? Интересно бы знать, кто же все-таки из них там умер?

— Где? — не понял Говда.

— Да из сыновей Гушмазуко, — ответил Адод, и кадык у него дернулся, словно он с трудом проглотил кусок мяса.

— А умер ли из них вообще кто-нибудь, Адод?

— Он говорит, что умерли.

— Кто говорит?

— Полковник.

— Так он и заступится за нас. Мы ему нужны!..

Выпучив покрасневшие от хмеля глаза, Говда неожиданно вскочил и, с трудом выговаривая русские слова, начал бормотать:

— Господин полковник, моя есть махкетинский старшина Говда... Ты не волновайся, тут против твой закон никто восставать не будет... А кто будет, я вот этим! — и он схватился за серебряную рукоять своей шашки.

— В присутствии его высокоблагородия не сметь дотрагиваться до оружия! — прикрикнул на него один из сидевших за столом офицеров. — А то я живо найду для тебя другое место, дурак.

Старшина растерянно посмотрел на офицера и опустился свое место.

В это время со двора донесся многоголосый шум. Можно было различить отдельные чеченские фразы:

— Пусть выйдет полковник!

— У нас есть разговор!..

— Надоело! Сколько можно терпеть!

— Это что еще за крики? — вскинулся начальник округа, и тотчас один из офицеров вскочил из-за стола и опрометью бросился вон. Через какую-нибудь минуту он вернулся.

— Господин полковник, это крестьяне из окрестных сел, они хотят видеть вас, — отрапортовал офицер, вытянувшись по стойке «смирно».

— Что им нужно от меня? — Сытое и самодовольное лицо полковника дернулось, но синевато-водянистые глаза смотрели сонно.

— Жалуются на старшин. Налоги, дескать, велики...

— Хватит, довольно! — заорал полковник и повернулся к Чернову. — Чтобы я больше не слышал этого крика! Сейчас же уберите их из крепости! — Он решительно поднялся из-за стола и вышел в другую комнату.

— Сейчас же будет исполнено, ваше высокоблагородие, — козырнул Чернов и в сопровождении старшин и офицеров выскочил во двор.

* * *

Нет, не желание выслушивать жалобы крестьян или пресечь произвол пристава привели полковника Дубова в Ведено. Приближалось жаркое лето, предстоял выезд с супругой из душного Грозного куда-нибудь на берег Черного моря, для чего нужны были деньги. Вот и приехал он в свои владения за очередными поборами с подчиненных. А тут еще в кругу начальника Терской области ходили слухи, что Ведено отойдет от Грозного, выделится в самостоятельный округ, потому и надо было не прозевать собрать с веденцев, быть может, последнюю дань для нужд капризной хозяйки дома.

Из таких поездок, а тем более от Чернова, полковник не возвращался пустым. Зная об этом, Дубов, удалившись в кабинет пристава, тотчас выдвинул из-под стола свой кожаный чемодан и открыл его. Как он и ожидал, там лежали две пачки сторублевых бумажек. Он с удовлетворением улыбнулся, закрыл чемодан и отошел к высокому окну.