Vlad - Русская Жизнь 3 декабря 2008 года. Неудачник

В отличие от «неудачника» слово «лузер» уже на лексическом уровне начинало некую игру, подразумевающую известный пиковый интерес. В его распространении мне виделся своего рода перевод стрелок с патентованных телевизионных страдальцев с их невыносимыми утиными охотами и полетами во сне, на некую новую, как тогда любили выражаться, субкультуру. Не уроды, но фрики. Неистощимый азарт лузерства властвовал в моем окружении безраздельно. Обладающие живым умом и очевидным, хотя и несколько неоформленным талантом сыновья академиков бежали в Гоа. Уроженцы Кривого Рога, наделенные почти маккартниевским даром мелодии, незаметно для самих себя превращались в торговцев нелепыми синтезаторами, к которым Маккартни не подошел бы на пушечный выстрел. Люди, которые лучше всех играли на бас-гитаре, фотографировали, переводили с английского или просто выглядели, наотрез отказывались преуспевать.

Как-то раз приятель по прозвищу Тарас устроился на работу – сторожить бутик модной одежды в гостинице «Москва». Год был, кажется, 95-й. Бутик принадлежал каким-то чеченцам. Тарасу платили огромные деньги (я знал расценки, так как сам незадолго до описываемых событий подвизался на ночной охране склада с шампанским, располагавшемся почему-то в кинотеатре «Витязь»). Точнее сказать, ему планировали платить огромные деньги, – но не таков был Тарас. Чуть ли не на третий день службы он устроил в бутике вечеринку. Мы заперли дверь, опустили жалюзи (магазин располагался в вестибюле и просматривался не с улицы, но из лобби) и сели бушевать, без конца гоняя на хозяйском магнитофоне единственную кассету группы M. Walking On The Water, на дописке к которой обнаружился банальнейший инструментал Man Of Mystery коллектива The Shadows. Он-то и сыграл во всей этой истории роль жуткого катализатора. На третьем или пятом его прогоне, едва заслышав характерный звук гитары, обещающий блаженное развитие цыганистой темы, все вдруг разом вскочили и, не сговариваясь, стали остервенело наряжаться. Я ограничился розовым пиджаком и салатовым кардиганом, кто-то влез в платье Versace, кто-то намотал на голову модный тогда ремень Cesare Paciotti (я и намотал, чего уж). Когда Тарас взялся распечатывать колготки и откупоривать парфюмы, стало ясно, что точка невозврата пройдена. Как следует приодевшись и даже воспользовавшись кой-какой косметикой, закружились в танце. На очередном бешеном па Тарас вдруг рывком поднял жалюзи – и наша, с позволения сказать, инаугурация купола удовольствий предстала перед колючими взорами всех тех, кто в три часа ночи терся в вестибюле гостиницы «Москва» и уже довольно долгое время гадал, какого черта творится у нас за шторами. Это была та еще публика – как-никак 95 год. Несколько секунд они в изумлении смотрели на разгромленный магазин, явно принадлежащий их непосредственным родственникам, и трех разодетых пляшущих человечков, один из которых был в женском платье. Совладав с собой, мусульмане молча двинулись в нашу сторону, и уже не на шутку запахло летальным исходом. Положение спас Тарас. Когда дверь затрещала под первыми ударами, он холодно заявил, что открыть имеет право только хозяину. По-моему, он даже пригрозил захватчикам оружием, которого не было. Как ни странно, это подействовало, – поворчав, нападающие отступили, занавес опустился, и мы принялись за спешную реставрацию товара. Никогда еще – ни до ни после этого момента – я не складывал одежду с такой аккуратностью. Видимо, с той самой ночи я начал питать самый живой интерес к тому, что называют гламуром. К рассвету торговая точка засияла, что твой Barney? s. Мы допустили единственную оплошность. Еще ночью мы повадились бросать бутылки, окурки и остатки копченой курицы в огромный чемодан – вероятно, это был предельно роскошный по столичным долуивюиттоновским временам Samsonite. Когда начался штурм, кто-то его захлопнул, а уходя мы напрочь забыли о содержимом. На следующий день черт дернул кого-то из покупателей прицениться именно к этому ящику Пандоры. Продавщица бросилась его открывать.

Когда Тарас вышел на очередную смену, обошлось даже без рукоприкладства – на него просто повесили всю накопившуюся за недолгую историю магазина недостачу. А поскольку по внешнему вида Тараса сложно было заподозрить, что он в состоянии оплатить не то что стоимость оскверненного чемодана, но даже и похороненную в нем курицу, то ему, согласно популярной в девяностые практике, было приказано отрабатывать. Но мама Тараса в то время сдавала свою квартиру на Зеленом проспекте человеку по имени Вахид, и Тарас проконсультировался у Вахида, что будет, если просто послать опасных работодателей.

Вахид подумал и сказал: «Не убьют», – и Тарас принял решение не возвращаться в бутик вовсе. И действительно – никто из хозяев не стал душить его модным тогда ремнем Cesare Paciotti. Лузерство при всех своих недостатках все же предполагает известную легкость бытия.

Лузер соотносится с неудачником примерно как кэш с деньгами – в нем достаточно видимости, но мало глубины.

Неудачник – это имманентное. Лузеры – те, кто хотят стать неудачниками. В лузерстве есть воля и поза разгрузочного дня; не случайно лузеры нежат свои провалы, как панки ирокез. В общем, поэтика распада личности, как снисходительно повторяет в таких случаях моя добрая подруга Меглинская. Именно об этой поэтике сказано в лучшем романе про тех, у которых все из рук валится – «ощущение таинственности, неизбежности и красоты происходящего – чувство, которое переживали почти все молодые люди всех времен, когда запрокинув голову, смотрели ввысь и видели, что их небеса гаснут».

Снег в Капотне

Район, которому не повезло

Дмитрий Данилов

Снег идет, а автобус не идет. Холодно.

Другие автобусы подъезжают и отъезжают, а тот, который нужен, – нет. Вот шестьсот двадцать третий приехал. Вот шестьсот тридцать третий. Вот автобус «В черный» промелькнул. А пятьдесят четвертого все нет и нет.

Уже несколько часов подряд снег падает на землю с большой интенсивностью. На противоположной стороне Люблинской улицы застыла в неподвижности грандиозная пробка. В принципе, тут всегда пробка, даже днем в выходные, но когда снег, то это вообще, вообще.

По расписанию пятьдесят четвертый автобус должен прийти в 17.48. Вот уже шесть часов, шесть пятнадцать, а его все нет.

Пятьдесят четвертый автобус ходит от метро «Текстильщики» до Капотни.

Можно до Капотни добраться и другими путями. Например, от «Каширской», «Братиславской» или «Люблино». Но до этих станций надо еще доехать на метро с пересадками или на других автобусах, неудобно, хлопотно. Еще подождать.

Шесть двадцать. Ну ё-мое. Что же это такое. Холодно, снег усиливается. Вот ведь угораздило меня ломануться в Капотню именно в такую погоду.