Карли Соросяк - Меня зовут Космо

— Ага, — отвечает дядя Реджи, тыкая пальцем в фотографию. — Этот парень приехал на базу, и я всё ему о тебе рассказал. Сказал, что мой племянник хочет стать космонавтом, как он. — Он гладит Макса по голове — точно так же, как до этого меня. — О, я так рад видеть тебя снова.

Волнение никуда не девается и по дороге домой, когда мы останавливаемся в любимом придорожном ресторане Макса. Вы не поверите, что я там нашёл! Котлету от гамбургера, упавшую в траву. Я жую её под столом для пикника, стараясь не выдать себя.

— Что это у тебя во рту? — спрашивает Мама.

— Ой, да ничего, — отвечает за меня дядя Реджи.

И я понимаю, что он знает. У нас есть секрет.

Позже, вечером, когда Макс отправляется спать, дядя Реджи устраивается на диване. Под одной из подушек спрятан кусок индюшачьего бекона — я просто не помню, под какой. Интересно даже, найдёт ли он его ночью? «С тобой я поделюсь» , — думаю я.

В это время суток я очень не люблю покидать комнату Макса. Но иногда меня мучает нестерпимая жажда, во рту так сухо, что у меня просто нет выбора. Я отправляюсь на поиски миски с водой и тихо лакаю из неё. Я всячески стараюсь не шуметь, не беспокоить никого перед сном. Моим людям всегда не терпится лечь спать. Они торопливо ходят по дому и плескаются, Эммалина лезет в ванну, потом вылезает. Папа собирает сумку на утро и суетливо спрашивает, что ему приготовят на завтра с собой: курицу или спагетти, спагетти или курицу? А Макс читает книгу, чтобы успокоиться, хотя иногда, чтобы окончательно уснуть, ему требуется не один час. Во сне у него подёргивается нос.

Жетоны на моём ошейнике звенят, когда я делаю очередной шаг. Дядя Реджи у дивана поворачивается — и тоже звенит. На его рубашке висят жетоны, поблёскивая в свете лампы. Я изумлён. Человек с жетонами, как у собаки! А я-то думал, что уже всё в жизни повидал!

— Значит, я не последний, кто не спит, — говорит он, улыбаясь. — Всё нормально. Иди сюда. Не стесняйся.

Я подхожу к нему, и он гладит меня по голове. Он стирает капельки воды с моей морды и прижимается своим носом к моему. Я чувствую запах его грусти.

Он пахнет, как наша кухня.

— Должно быть, ты это всё видишь, — говорит он. — Сейчас ты наверняка знаешь их уже лучше, чем я.

Вдалеке шумит холодильник. Где-то в доме скрипит половица. Я слышу голоса: Мама и Папа тихо спорят, запершись в кладовке, чтобы их не слышали другие люди. Но я их слышу.

Я слышу всё.

— Защищай их сердца, — наконец шепчет мне дядя Реджи. — Обещай, что защитишь их сердца.

Иногда у меня чешется в таких местах, где я не могу почесать. Я уже стар, лапы у меня гнутся не так, как раньше, а кожу колет так сильно, что я могу только трястись. Когда Макс это видит, он сразу понимает: «Где чешется? Тут? Или тут?» Он чешет всё моё тело своими идеальными человеческими пальцами, пока не находит нужного места.

Я тоже хочу делать так для него, всегда. Давным-давно я обещал, что буду любить Макса с собачьим упорством. Если ему что-то надо, я дам ему это. И за годы я дал ему всё, что у меня есть: когда он болен, я не отхожу от него, когда расстроен — приношу свои любимые игрушки, когда полон энергии — не отстаю ни на шаг, бегая за ним по округе в прохладные осенние дни. Но в последнее время я всё чаще его подвожу. У него что-то чешется, а я не могу это почесать. Когда-то я мог бы бегать вокруг него кругами, отвлекая от запахов в кухне — стресса, гнева, печали. Теперь же я немалую часть дня сплю, а кинуть к ногам игрушку для жевания помогает далеко не всегда.

Той ночью я вертелся и метался в своей постели, слушая сверчков и вспоминая слова дяди Реджи. Интересно, у него такой же сильный нос, он чует то же, что и я? Воздух в нашем доме стал тревожным; он тоже это чувствует? Воздух кажется жёстким. Даже мой корм на вкус напоминает картон. Сколько я ни катаю его во рту, никакого вкуса не чувствую. Будь я человеком, наверняка свалил бы всё на погоду (на улице холодает), но я знаю, что на самом деле мы меняемся внутри.

На следующее утро Макс встаёт рано и чистит зубы, глядя в зеркало, — это всегда так впечатляет. (Он ни разу за всё время не поддался искушению съесть зубную щётку.) Я разглядываю линии на его пижаме, смотрю, как он аккуратно причёсывается. Я обожаю в нём всё. Представить, что мы будем жить порознь, просто невозможно.

— Ты, похоже, о чём-то глубоко задумался, — говорит он мне.

Так оно и есть.

На улице мы ждём большой жёлтый автобус, я виляю хвостом, касаясь мокрой травы. Макс кладёт руку мне на голову и вздыхает. Он в последнее время часто вздыхает.

Во двор выходит дядя Реджи. Мама говорит, что он останется с нами на праздники, пока не «привыкнет к обычной жизни».

— Можно составить тебе компанию? — спрашивает он.

Макс энергично кивает. Его ладони не потеют, а кадык не дёргается, и это значит, что Максу комфортно с дядей Реджи, — и мне тоже. Мы втроём ждём на единственном тёплом месте газона, маленьком кусочке рая под ноябрьским солнцем.

— И что у тебя сегодня в школе? — спрашивает дядя Реджи, убирая жетоны под рубашку.

— Ну, — говорит Макс, — пара контрольных, но после школы мой друг Чарли поможет мне в работе над ракетой. Мы встретимся в лаборатории. Он… он не очень разговорчивый. И иногда это хорошо.

— Я в том числе поэтому люблю собак. Они отлично умеют слушать.

Дядя Реджи плюхается в траву рядом со мной, хотя на улице сыро. Его спортивные штаны тут же пропитываются росой.

— Я тут подумал: может быть, приготовить вам всем ужин? Что ты больше всего любишь?

— М-м-м… что угодно, лишь бы не тофу. От тофу меня однажды очень сильно тошнило, а потом Космо попробовал немного, и его тоже тошнило… Да и вообще оно невкусное.

Дядя Реджи задумчиво кивает со словами:

— Без тофу. Понял.

— Но Космо очень нравится сыр. Сэндвичи с сыром на гриле. Кесадильи. Что угодно с моцареллой.

— А ему стоит есть сыр?

Макс запрокидывает голову, потом наклоняет вперёд:

— Наверное, нет.

Это правда. У меня такие газы, что от них из комнаты все разбегаются. Иногда я сплю, а потом просыпаюсь в вонючем облаке, и очень трудно понять: это был я, или всё-таки какая-нибудь другая собака прокралась в дом, пукнула и сбежала. Макс зажимает нос со словами: «Космо, какая гадость», и мы громко смеёмся, пусть даже я и не всегда виноват.

Дядя Реджи говорит:

— Думаю, сэндвичи с сыром на гриле я как-нибудь сооружу.

— Только… — говорит Макс. — Только… не оставляй тарелок на столе. Мама с Папой постоянно ссорятся из-за посуды.

Дядя Реджи закусывает губу и произносит:

— Я запомню.

Мы немного стоим молча, а потом у нашего почтового ящика останавливается жёлтый автобус. Макс закидывает портфель за спину, взбегает по ступенькам и робко машет нам своими прекрасными руками.