Карли Соросяк - Меня зовут Космо

В дверь опять стучат. Папа? Должно быть, это Папа! Вернулся, чтобы сказать, что хочет посмотреть с нами телевизор, полежать с нами под одеялом. Но нет, в дверь заглядывает Мама.

— Милый? — говорит она. Макс дёргается. — Зайди к нам в комнату, пожалуйста. На семейное собрание. — Потом она многозначительно смотрит на меня. — И ты тоже, Космо. Пойдём.

Я инстинктивно начинаю вспоминать, что же натворил за последние несколько дней. Может быть, Мама нашла пустую упаковку от сырных крекеров под сиденьем машины? Или Папа увидел царапины на новом мини-сёрфе Макса, которые я оставил, хватаясь за него когтями в воде?

Макс слезает с кровати и идёт вслед за мной в другую комнату. Я низко опускаю голову и поджимаю хвост. Я всегда плохо умел скрывать угрызения совести — по любому поводу. Некоторые собаки могут весело носиться по дому, задрав нос, когда у них в желудке прячется целая упаковка украденного мяса. Но вот я всегда дрожу, забившись в угол, моё дыхание пахнет мясом, и каждое моё движение буквально кричит: «Это я! ЭТО БЫЛ Я!»

В другой комнате мне сразу хочется бегать туда-сюда. Я чувствую перемену в атмосфере, словно мы с Максом вышли прямо под грозу и наши лапы уже мокрые. Эммалина сжалась в комочек в углу дивана, обхватив колени руками. Папа — её полная противоположность. Он в кресле с откидывающейся спинкой, но сидит в нём прямо, наклонившись к нам и сложив руки.

— Иди сюда, — тихо говорит он Максу. — Садись.

Я сразу замечаю, что Папа говорит «ветеринарским голосом»; точно такие же интонации он использует, пытаясь подбодрить меня, когда нас окружают холодный металл и холодная плитка в ветеринарной клинике.

— Что происходит? — спрашивает Макс, опускаясь на диван рядом с Эммалиной.

Я сажусь у его ног, кладу голову на колени и пытаюсь передать ему всю свою мудрость: «Если он предложит тебе печенье, Макс, ни в коем случае не соглашайся!» Я не могу представить себе Макса с пластиковым конусом вокруг головы, которым он будет врезаться в стены и двери.

— Так, — говорит Мама, садясь в другое кресло. — Вы, скорее всего, заметили, что мы с Папой много ругаемся, и… мы очень устали ругаться. Мы больше не хотим ссориться.

Папа глубоко вздыхает.

— Мы с Мамой очень сильно вас любим. Это никогда не изменится. Мы всегда будем вас любить, понимаете? Просто… мы относимся друг к другу уже не так, как когда-то, и…

— И мы хотим сделать то, что будет лучше для семьи, — заканчивает Мама, — и для нас, и для вас обоих.

Макс стискивает зубы.

Эммалина сильнее прижимает колени к груди.

— Мы разводимся, — говорит Папа.

Ну вот и всё. Это слово прозвучало. Я стучу зубами, и мне кажется, что я снова переел грязи, и мой живот надулся и болит.

— Это что вообще? — взрывается Макс и вскакивает. — Вы везёте нас в отпуск, а потом просто… вы просто…

Его трясёт. Вся комната трясётся.

— Можешь злиться, — тихо говорит Мама. — Если ты злишься, это нормально.

Папа добавляет ещё тише:

— Мы пытались. Вот почему мы оказались здесь — мы всё ещё пытались.

— Значит, недостаточно пытались, — рычит Макс.

Эммалина заливается слезами.

Я понимаю, почему он злится, потому что у меня и у самого до конца не укладывается в голове, что, если ты человек, ты можешь просто взять и кого-то разлюбить.

Мама закрывает руками глаза. Папа снова и снова взъерошивает свои волосы. Эммалина сползает вниз по дивану, а Макс, похоже, готов сорваться и убежать.

И в этот момент всё кажется до ужаса реальным. Всё это. Я боюсь, что нас разлучат.

Мы не будем вместе.

— Я понимаю, у вас, наверное, много вопросов, — говорит Мама.

У меня действительно много вопросов. Макс, Эммалина и я останемся жить вместе? Или я уйду с Папой, а Макс останется с Мамой, как тот мальчик из школы Макса? Мы неразлучны. Неразлучны! Дайте нам хотя бы время до соревнований по танцам, чтобы доказать это. Потому что мы с Максом (если выиграем эту эпизодическую роль в кино) сможем это доказать.

Я тихо скулю. Некоторые события просто слишком невыносимы.

— Я хочу, чтобы вы знали, — говорит Папа, сжимая ладони. — Сейчас, конечно, вам вряд ли так кажется, но в конце концов всё будет хорошо.

Я всегда доверял Маме и Папе. Сколько я себя помню, они всего пару раз не вовремя ставили мне миску с едой. Но сейчас я чувствую в их голосах что-то другое. Что-то хрупкое и неуверенное.

Мама говорит:

— Папа… Папа на какое-то время уедет. А когда вернётся, мы… решим, как будем жить. Об этом мы пока не думали. Сейчас… сейчас столько всего надо обдумать. Но всё будет хорошо, как Папа сказал. Я обещаю.

— Обещаешь? — восклицает Макс, поднимаясь с дивана. — Ты обещаешь ? Это больше ничего не значит! Я иду спать.

Папа хочет что-то сказать, но Мама перебивает его:

— Дэвид, пусть он идёт.

Макс убегает, я следую за ним.

Вернувшись в его комнату, я расхаживаю туда-сюда. Я пытаюсь разрядить напряжение, тыкаясь носом в живот Мистера Хрюка, пока тот не начинает визжать. Я отчаянно хочу хоть как-то утешить Макса, так что кладу Мистера Хрюка ему на колени, надеюсь, что этот жест выразит все мои чувства. «Моя игрушка — твоя, Макс. Моё сердце — твоё» . Свинья смотрит на нас чёрными глазами-бусинками. Будет ли этого достаточно?

— Спасибо, парень, — говорит Макс, принимая подарок. Он гладит Мистера Хрюка по голове и фыркает. — Ты правда хочешь, чтобы я его взял?

Да.

— Ты же знаешь, я не могу его у тебя забрать.

Пожалуйста .

— Но ты можешь поделиться им со мной.

Меня переполняет любовь к Максу, и я хочу — больше всего на свете — ответить ему так, чтобы он меня по-настоящему понял. Тут в дверь стучит Эммалина и заходит в комнату. Мы трое садимся на пол и долго-долго сидим в обнимку. Мы плачем. А потом ложимся вместе на кровать.

И смотрим в окно на звёзды.

«Вселенная такая большая, — сказал однажды Макс, — больше, чем ты можешь себе представить». Я сейчас думаю об этом. Думаю, сколько же времени мы потратили, чтобы избежать этого момента. Но нельзя убежать от неизбежного — даже если ты быстр, молод и ноги не болят от артрита. Даже если для бега у тебя в распоряжении вся вселенная.

Развод — это бордер-колли, которая затаилась в тёмном углу, высматривая наши слабые места.

Должно быть, я уснул, потому что следующее, что я помню, — погасший свет. В пляжном домике тихо, Эммалина вернулась в свою комнату, а Макс тихо толкает меня в плечо. Мои когти недавно подстригли, так что они почти не стучат, когда я встаю и иду за ним. Насколько понимаю, сейчас середина ночи. Через стеклянную дверь видна огромная луна. Макс, должно быть, проголодался. С чего ему ещё сейчас не спать? Может быть, у него в животе урчит. Да, точно. Мы идём на кухню для полуночного перекуса.