Карли Соросяк - Меня зовут Космо

Я хватаюсь за эту мысль, даже когда Макс надевает кроссовки. Нужно ли мне залаять? Предупредить Маму и Папу? Или Макс просто хочет вывести меня из дома, чтобы я сделал свои дела? Вдруг он неправильно меня понял? Я парализован нерешительностью. Мне не хочется, чтобы у Макса были проблемы, но выходить из дома ночью рискованно и запрещено.

Макс!

Он выскальзывает за дверь ещё до того, как я успеваю собраться с мыслями. Я в панике следую за ним. Если Макс хочет уйти в ночь, я должен защищать его. Снаружи горят фонари. Волны громко шумят, заглушая всё остальное. Я жду, что Макс объяснится. Собственно, я умоляю его объясниться: скулю, утыкаюсь мокрым носом ему в руки. Его кожа горькая от крема для загара.

— Знаю, — говорит он мне. — Прости. Но после всего, что произошло, я не смог заснуть. Я не могу там даже дышать. Не беспокойся. Я оставил записку Эммалине.

Это вызывает что-то из памяти — разговор о побеге, когда шёл снег. Я-то думал, он рассуждает чисто гипотетически! Мы что, убегаем? Прямо сейчас? От угрызений совести у меня бурлит в животе.

Я забыл Мистера Хрюка.

Просто оставил его в комнате Макса. Что будет, если он проснётся и увидит, что я его бросил? А как же еда? Как мы выживем без еды? Я, может быть, и люблю хвастаться охотничьими навыками, но я никогда не представлял себе, что мне придётся ими воспользоваться ! Нет, вы можете представить, как я питаюсь сосновыми шишками и мелкими зверьками?

Стоп… Макс ни за что не убежал бы без рюкзака!

У Макса нет рюкзака. Он бы не бросил фотографию космонавта с автографом или лунные камни. Но, подняв голову, я замечаю небольшую сумку у него на плече. И она приводит меня в ужас. Мы проходим по мосту между домами, и перед нами открывается океан. Пляж пуст. Я никогда не видел его пустым. А звёзды! Небо здесь ярче, чем дома. В нашем районе можно разглядеть от силы несколько созвездий — дома и фонари светят слишком ярко. Но тут звёзд так много и они так близко, что я буквально чую их запах.

— Я не дам им разлучить нас, — шепчет Макс в ночь, — раз уж до этого дошло.

От паники у меня колет в груди. Мы не должны быть на улице. Мы должны сидеть дома, в безопасности. Но Макс не говорит ни слова, и мы идём и идём, оставляя следы на песке, пока у меня не устаёт левая лапа. Острая боль снова вернулась. Интересно, если я захромаю, если он увидит , что я хромаю, мы повернём назад? Тогда, может быть, никто и не заметит, что мы уходили.

Вдруг он поворачивает в переулок, отходящий от пляжа. Асфальт под ногами тёплый.

— Тут недалеко, — говорит он почти шёпотом. — Я видел, когда мы приезжали. Всего в нескольких кварталах.

В ином случае я бы порадовался — мы вдвоём в ночи, открываем для себя новые места. Будь мы на заднем дворе, ловили бы светлячков, может быть, и еда какая-нибудь была бы. Макс бы показывал мне созвездия, а я уткнулся бы ему носом в шею и держал, пока он не сказал бы: «Космо, твой нос такой холодный ». Тогда я бы упал на землю, чтобы он почесал мне живот, потом подремал в траве, и он разбудил бы меня, когда настанет время идти домой. Он всегда очень осторожно меня будит, поднимая и опуская мою лапу.

Как я уже говорил, Макс невероятно умён. Но я знаю, что эмоции плохо влияют даже на самые великолепные умы, а плохие мысли умеют подкрадываться и прогонять хорошие. Я тоже бывал жертвой подобных ситуаций; я не всегда рассуждаю здраво. Но сейчас я очень хорошо понимаю: если мы пойдём по этому пути, у нас будут проблемы. Так что я лаю. Лаю во всё горло, дико, утробно. Лай эхом разносится по маленькой улочке, отражаясь от припаркованных машин и мусорных баков.

Макс, идущий в трёх шагах от меня, разворачивается и прикладывает палец к губам.

— Космо, тсс .

Он никогда раньше не просил меня замолчать, и мне очень не нравится это чувство — словно резкий укол под рёбра. Я отшатываюсь, поджав хвост, и тихо скулю. Его лицо сразу меняется.

— О, Космо, — говорит он дрожащим голосом, — прости. Я не хотел. — А потом он запрокидывает голову. — Нет! Нет, нет, нет . Я забыл воду . Для нас с тобой. В автобусе ведь ехать долго.

Он тянет меня за ошейник, чтобы я скорее пошёл за ним, но у меня в голове стучит от его слов. Ехать в автобусе?

— По-моему, у автовокзала есть заправка, — говорит он. — Я просто… Ага, просто куплю воды там. Прости меня, парень. Могу ещё купить крекеров. С сыром. Твоих любимых.

Это ненадолго меня отвлекает — я действительно обожаю эти крекеры. Аромат и соль, гладкие и хрустящие. Однажды меня угостили крекерами с сырной пастой, которую продают в банках, и у неё очень сильный вкус, и…

Нет!

Мне стыдно, но у меня текут слюнки. Как можно думать о еде в такое время? Как можно думать о мочевом пузыре в такое время? Он давит мне в бок, когда я иду. Макс знает: когда у меня стресс, мне надо как можно скорее облегчиться, а иногда я и вовсе не могу сдержаться, как ни пытаюсь.

Машина замедляется, потом проезжает мимо. Где-то вдалеке кричит чайка. А я отстаю всё дальше, поводок растягивается на всю длину.

Кажется, словно путь до заправки занял несколько часов. Раздвижные двери с шипением открываются, и изнутри веет холодом. Мой нос дёргается, потом его начинает щипать: в воздухе пахнет химией.

— Эй, ты! — кричит какой-то человек из-за прилавка. — Собакам вход воспрещён. Ты что, знака не видишь?

«Я не умею читать» , — оскорблённо отвечаю я.

Макс делает глубокий вдох.

— Космо, ты можешь подождать тут, хорошо? Останешься?

Он быстро привязывает мой поводок к стойке для велосипедов, освещённой лунными лучами.

— Я на две секунды. Две секунды, обещаю.

И я тоже обещаю не сводить с него глаз, смотреть на него с собачьим упрямством. Но он исчезает в проходе, а потом скрывается за стойками с дешёвой едой. Я тяну за поводок, пытаясь разглядеть его. Я представляю, что моя передняя лапа не болит, что задние лапы не ноют, и наваливаюсь всем телом.

Ничего.

Я стою и тяжело дышу на тротуаре в дрожащем свете жёлтых фонарей и осознаю — по-настоящему осознаю — всю серьёзность ситуации. Мы с Максом сбежали из дома . Мы бросили Эммалину, Мистера Хрюка и белок, живущих в кустах на заднем дворе. Мы бросили наш район, танцевальный клуб, дядю Реджи, Маму и Папу. Больше всего на свете я боюсь разлуки с Максом — но так поступать неправильно. Неправильно, и я это знаю.

Большие пальцы! О, если бы у меня были большие пальцы! Тогда я развязал бы этот поводок и смог расстаться с Максом — ради высшего блага, ради нас обоих. Если я пропаду, он, может быть, станет меня искать. Может быть, мы всё-таки не уедем ни на каком автобусе.

А потом меня осеняет, словно ветер рассказал по секрету. У меня душа танцора . И я могу воспользоваться этим — моими новыми умениями, моей подвижностью, — чтобы выпутаться из этой ловушки. Я кружусь. Я шагаю, кланяюсь, кручусь. И поводок развязывается и с тихим стуком падает на землю.