Журнал Юный натуралист №1, 1935

Пошли без дороги по лесу, по худосочной лесной траве. Подошли к маленькой речонке. Вода тихая, берега низки.

А по ту сторону речонки — дорога, сделанная телегой. Кто-то проезжал через речку по воде. Мы решили, что она неглубока. Разделись все догола. Одежду взяли каждый в руки. Влезаем в воду. Владимир Ильич смеется.

Глубина реки оказалась нам по грудь: дожди подняли уровень. А в обыкновенное время эта речка Черная имеет глубину по колено. Мы перешли и оделись. Компаса не было; по звездам определили восток и пошли по тропинке.

Видим — станция. Надо было сделать разведку. Емельянов пошел на станцию разузнать и был там, как подозрительная личность, арестован юнкерами.

Мы же — Ленин, Шотман и я — лежали в канаве почти у станции. До нас доносились голоса вооруженных юнкеров, которыми станция была полна, как озеро рыбой.

Лежали в канаве и ели огурцы. Я прокрался к станционной вывеске и прочел: «Дибуны».

Затем Шотман пошел на станцию, чтобы узнать, когда пойдет дачный поезд, и также был схвачен юнкером. В это время послышался свисток — поезд подходил от Белоострова.

Станция освещалась только у деревянного домика, у вокзального помещения, а кругом была темнота. Когда поезд остановился, Ленин со мною вскочил в вагой. Заметили, как Шотман торгуется с юнкерами и они его вталкивают в соседний вагон.

Вошли в вагон. Он был совершенно пустой и темный. Сели.

Поезд тронулся. Вошел в вагон кондуктор с фонарем бело-красно-зеленым. Со мной поздоровался он, как со старым знакомым. Я ему заявил, что мы билетов не поспели взять. Он говорит:

— Ладно, провезем и зайцами. Заяц не птица, не улетит.

И вот тут начал тот самый кондуктор (он был словоохотливый парень) разговор о политике.

И стал говорить о Ленине.

— Этот Ленин, — говорит кондуктор, — немецкий шпион. Все-таки два с половиной миллиона денег ему дали, Ленину. А за что, опрашивается?

Я, конечно, пустился доказывать, что это буржуазная сплетня:

— И должен же ты понять, что тебя, рабочего, околпачивают и дурят тебе башку.

А Ленин, закрыв руками лицо, сидел и не вмешивался в разговор. Может быть, он опасался, что кондуктор его узнает.

И так, разговаривая о политике с кондуктором, обсуждая личность Ленина, с молчащим Лениным, тут же сидящим в вагоне, доехали мы до станции Удельная.

В. И. Ленин и Н. К. Крупская среди детей д. Кашина, Московской области, в 1920 г.

Потом мы направились пешком и пришли поздно ночью на квартиру Кальске, где жена моя нас дожидалась, три ночи дежуря в темноте, глядя в окна на двор, и по условленному знаку пустила нас.

Мы вошли в квартиру, но не было с нами Шотмана, который, к нашему удивлению, не вылез из поезда, когда он стоял на станции Удельная.

Как потом оказалось, он, в темноте не узнав местности, вышел на шесть километров раньше и от станции Озерки вынужден был дуть до Удельной «пешедралом».

Закусив чуть-чуть (Кальске очень; бедно жил и ничего в квартире не имел), улеглись мы на пол на газетах.

Было уже поздно, около четырех часов ночи. Весь дом спал.

Вдруг раздается условный сигнал — стук в двери, который кроме нас знал только Шотман.

Жена ему открыла дверь. Шотман, думая, что мы не попали в поезд войдя в комнату, изумился. Мы лежим на полу и хохочем над ним. Тут Ленин нам сказал:

— Все же, товарищи, конспирация наша не весьма отлична. Вы, товарищи, дурацкие конспираторы. У вас ни карты, ни расписания нет.

— Маршрутик оказался для нас неожиданным, — пытаемся мы оправдаться перед Лениным.

Следующей ночью Владимир Ильич вышел со мной из квартиры Кальске. Он был в парике, но без грима, одетый так же, каким от стога сена уходил скитаться.

Пришли мы к станции Удельная в условленное место точно во-время, к приходу последнего поезда, который на станции стоит всего минуту. Ильич был со мной наготове, в темноте, у линии не со стороны станции, а с противоположной стороны пути.

Потому-то Ялава нас и не заметил.

Едва поезд остановился, Владимир Ильич влез на паровоз, а кочегар сразу вылез и сел со мною в первый вагон от паровоза.

Рассказывает Ялава:

«Неизвестный: гражданин залез ко мне на паровоз в простом засаленном кепи. Трудно было допустить, но я допустил, что это Ленин».

Поезд загрохотал. Окна были закрыты. Мы сидели и тревожно прислушивались. На каждой остановке выглядывали.

Мы знали, что если его будут брать, — будем стрелять. Ялава на паровозе, мы в первом от паровоза вагоне, готовые выскочить и помешать задержанию Ленина.

Я был вооружен, Шотман также. Арестовать Ленина не дали бы, все бы сделали для защиты его.

На границе могли проверить документы и у паровозной бригады. На этот предмет у Ленина был документ сестрорецкого рабочего Иванова, Константина Петровича.

Ялава очень спокойно вел паровоз. У него был большой опыт по перевозке нелегальных товарищей, и он никогда не прогорал на финской границе. Однажды, в шестом году, он даже раненого товарища провез через границу.

В паровозном грохоте разговаривать машинисту с кочегаром нельзя было. Ильич подбрасывал в топку дрова. Машинист Ялава в тот час командовал Лениным, и интересно спросить Ялаву, хороший ли был у него кочегар на перегоне Удельная-Териоки 15 августа семнадцатого года.

Ну, доехали до Белоострова, до границы, благополучно. Начинается проверка документов. Вагоны закрыты, выскочить мы не можем. Если будет проверка и на паровозе, получится большой скандал: Владимира Ильича могут забрать, и мы ему ничем не поможем.

Но хитроумный Ятава устроился очень просто. Видя близко от себя полицию, он отцепил паровоз и поехал за водой полным ходом. Воду принимал он на паровоз до самого третьего звонка, и паровоз пыхтел у водоналивной колонки. С третьим звонком Ялава мгновенно подскочил к составу, прицепился, дал резкий свисток и поехал. А через несколько минут мы были уже по ту сторону границы, в Финляндии.

А. Некрасов

«Дорогие товарищи! Только что выслушал краткий отчет тов. Серебровского о положении Азнефти. Трудностей в этом положении очень немало. Посылаю вам свой привет и прошу вас в ближайшее время продержаться всячески. Первое время нам особенно тяжело. Дальше будет легче. Победы мы должны добиться во что бы то ни стало».

Так писал В. И. Ленин бакинским рабочим в октябре 1922 года.