Владимир Богораз - Северная охота

На средине озера колыхалось широкое темное пятно. То были гуси. Их было тысячи три или больше. Они жались все теснее и теснее и непрерывно клыкали: клы, клы, клы! А в утесах налево отдавалось: ду, ду, ду! Порой более дерзкий гусь вырывался из подвижного круга и пускался к берегу, изо всей силы ковыляя тяжелым темным телом. Следом пускался челнок, и летело копье, и нанизывало беглеца на свой развилистый вертел. И другие гуси, которые сторожили сзади, готовясь последовать удачному примеру, в испуге бросались назад в общую гущу.

— Клы, клы, клы! — кричали гуси.

— Ду, ду, ду! — отвечал Едома.

Целый день мы продержали гусей на воде в страхе и голоде, и когда белый иней упал с светлого неба на мокрую траву в знак новой ночи, гуси усмирились и стали послушны каждому взмаху копья. Их манила суша и сочная травка, и они были готовы итти всюду, куда мы укажем. Тогда мы выбрали чистое место с нагорной стороны и начали строить невод. Мы натаскали кольев и стали втыкать их в землю, через каждый полсажени, выводя две широкие раскрытые дуги. То были крылья невода. Они сходились вместе, образуя мотню. Мотня состояла из длинных жердей, врытых вплотную и перевязанных веревкой. Крылья невода мы обтянули сетями, тщательно притыкая их колышками к земле. Перед входом в мотню мы сделали порог, вышиной по грудь человеку. Мы положили на порог две длинные сходни и накрыли их травой и дерном, чтобы гусям не было так страшно и зазорно.

Когда все было готово, погнали гусей в невод. Они столпились у берега, потом один из передних ступил на траву, сорвал на ходу две или три былинки и пошел вверх. Все стадо вышло и пошло вслед за ним. И когда оно прошло, сзади него трава осталась, как выкошенная. Тогда мы подскочили и встали поперек невода и загородили широкое устье заранее припасенной сетью. Все стадо было в плену и в нашей власти.

Услышав за собой столько людей и собак, гуси шарахнулись вперед, набежали на узкий ход в мотню, зловещий и черный, и метнулись обратно.

Мы не спеша подвигались, держа перед собой сеть. Вся ширина невода кишела округлыми серыми телами. Тут были две гусиные породы: толстые гуменники и легконогие казарки. Казарка меньше, но ее мясо вкуснее. У ней красный нос и брюхо в черных пятнах. Она плодится быстрее и потому попадается чаще.

Гуси перекатывались из стороны в сторону и переливались как вода. Многие поворачивали головы и глядели нам в глаза, и мы глядели в глаза пойманным птицам, еще живым и полным сил, еще не убитым. В их маленьких острых глазках сверкал дикий страх или дикая ярость, ибо ярость и страх — это одно и то же чувство, две стороны того же рельефа. Ярость — выпуклая сторона, а страх — вогнутая сторона. Оба чувства бывают в душе лишь поочередно: ярость сжигает страх; страх заливает ярость. Оттого дикий гусь и дикая пантера глядят на врага-человека одинаково быстрым и острым взглядом.

Мы подвигались вперед, стараясь загнать гусей в мотню, но гуси не шли. Они теснились перед под‘емом на сходни и громоздились друг на друга в двадцать ярусов, как холм живого птичьего мяса.

Порою, в майские дни, на тундре, когда первая птица уже пролетела, вдруг придет пурга и снова заморозит землю. Тогда целые стаи гусей погибают от холода и голода. Перед смертью они сбиваются в серый бугор на плоском болоте. В этом бугре нет ничего, кроме перьев, сухой кожи и тонких костей, неплотных, как труха. Дунет ветер и размечет кругом и перья, и мерзлую труху.

Задние ряды гусей продолжали метаться. Крупные гусенята кружились на одном месте, как пьяные. Старые казарки с криком набегали на крылья невода, рвали когтями сети и напирали грудью, стараясь прорваться наружу.

Иные, обезумев, бросались прямо на нас, взлетали к нам на грудь и били крыльями в лицо, сражаясь до самой смерти.

Среди бескрылой птицы уже попадались способные летать. Одна за другой они поднимались вверх на новых крыльях и улетали прочь.

Впрочем, полет их был низок и неверен. Тело их шло стоймя в воздухе, ибо они не были в силах нести его горизонтально. И наши проворные ребятки — Федя и Зиновий, и Ванька Чукчонок, и другой, Ванька-Ухват — поднимали вверх весла и сбивали летевших гусей, которые не имели силы отклониться в сторону. В одном месте, слева, гуси, наконец, прорвались и стали выжиматься наружу, друг за другом, как крупные серые капли. Белая сука тотчас обежала кругом и стала душить беглецов, одного, другого, третьего; задушила штук двадцать, потом подняла голову вверх и взвыла обессиленная.

В правом крыле тоже был прорыв. Надо было кончать скорее. Глаза у охотников горели, они больше не имели силы сдерживаться.

Васька Дауров схватил длинный шест и метнул в средину стаи. Пять или шесть птиц перевернулись брюхом вверх. Федя хватил вдоль по птице веслом.

Гуси заметались пуще прежнего, и пошла потеха.

Шесть человек, самых проворных, носились по неводу взад и вперед и хватали птицу.

Они свертывали ей шею или на ходу отгрызали зубами голову, или переедали горло, тоже зубами, как собаки. Иные гуси, не заеденные до конца, вырывались из рук и снова ныряли внутрь стаи. Их шея была украшена красным галстуком, и гусиные волны расступались перед ними от страха и от запаха крови.

Самые резвые птицы то-и-дело прорывались наружу, но в ужасе своем не видели куда бежать, и иногда попадали обратно в невод.

Иная, потеряв голову, с криком шагала по берегу. Другая мчалась во весь опор, спотыкалась, натыкалась на коряги и убивалась до смерти.

Два летучих гуся поднялись от самого входа в мотню; один был побольше, другой поменьше, должно быть, самец и самка, или «мужичок» и «женка», как говорят на севере.

Крылатая чета описала большой круг в воздухе; потом «мужичок» повернул обратно, «женка» последовала сзади довольно неохотно.

Оба сели снова в гусиную гущу и скоро погибли в мотне вместе с другими. Братский инстинкт переселил жажду жизни и страх смерти.

Мотня быстро наполнилась птицей, сперва до половины, потом доверху.

Она вся тряслась и гудела, как улей. Снизу неслись полузадушенные крики. Я на минуту закрыл глаза, и мне показалось, что это людская толпа бьется и давит друг друга, и стонет, погибая, ибо звери и птицы, и люди, даже в одиночку мало отличны друг от друга. Они одинаково рождаются, и любят и умирают.

Толпа людская и толпа звериная — это одно и то же.

Люди в горящем театре дерутся и грызутся, как крысы в западне.

Васька спустился в мотню и стал свертывать головы скопившейся птице. Минут через десять он вылез весь в лохмотьях с окровавленным лицом — его исцарапали гуси, защищаясь от гибели.