Чарлз Робертс - Царь зверей

Кошка получила еще один урок. Смышленая от природы, она сделалась под влиянием безысходной нужды еще умнее и сразу сообразила, что пищу можно находить и в снегу. Никогда раньше она об этом не думала. Ход, у которого она поймала мышь, был ею совершенно разрушен. Она отошла от него и притаилась у другого. Здесь ей пришлось ждать довольно долго, пока вторая остроконечная мордочка осмелилась выглянуть из дыры. Кошка сразу показала, что опыт пошел ей на пользу. Она прыгнула сбоку. Протянув лапу, она отрезала добыче отступление. Ей повезло. Нырнув с головой в пушистый снег, она сразу почувствовала мышь в своих когтях.

Кошка не только наелась, но и нашла себе развлечение. Как часто прежде сидела она у мышиных нор, не подозревая, что стоит только разрушить стену — и сразу поймаешь мышь!

Когда она подкрадывалась к следующему отверстию, туда шмыгнула мышка. Кошка не успела ее схватить и решила попробовать, нельзя ли ей пробраться вслед за добычей. Она принялась рыть лапами, и скоро все тело ее погрузилось в снег. Она не нашла, конечно, беглянки, успевшей тем временем уйти далеко в глубь норы. Глаза кошки, ее рот, усы и шубка — все было полно белых пушинок, когда она, разочарованная, вылезла на поверхность. Но зато она увидела, что под снегом гораздо теплее, чем на морозном воздухе. Это был для нее второй и весьма важный урок.

Она поймала еще одну мышь. Но ей не хотелось есть. Она потащила ее к дому и положила на ступеньки веранды. Здесь она долго мяукала, поглядывая на закрытую дверь. Но не получив никакого ответа, потащила добычу в сугроб. Тут она свернулась клубочком, собираясь заснуть. Но холод был слишком резок, и кошка попыталась зарыться в снег. Снег, мягкий и рыхлый, легко поддавался. Она продолжала рыть до тех пор, пока не вырыла маленькой пещеры. Тогда она осторожно влезла туда и несколько раз повернулась кругом, надавливая телом на стенки и пол, так что получилась круглая комнатка с узким входом. Довольная, она заснула так спокойно, как ни разу еще не спала со времени исчезновения своих друзей.

Жизнь кошки, хлопотливая по–прежнему, сделалась не такой ужасной после того, как она обзавелась прочным жилищем и всеми свойствами дикого зверя. Терпеливо сидя у мышиных норок, она сытно наедалась, а в своей снежной берлоге спала спокойно и чувствовала себя в безопасности. Когда на поверхности снега образовалась ледяная кора, из норок стали выходить по ночам мыши и устраивать свои праздники. Вернулись и совы. Кошка попыталась схватить одну из них, но получила такой удар клювом и когтями, что решила оставить их в покое.

Этой зимой ей пришлось пережить еще одно приключение, не имевшее, впрочем, серьезных последствий. Однажды, когда наступили сильные морозы, на остров прилетела огромная белая сова, жительница северных снежных пустынь. Кошка увидела ее, когда сидела поздно вечером в углу веранды. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять различие между этой птицей и ее болотными бурыми сородичами. Она поспешила незаметно проскользнуть в свою нору, пока страшная гостья не улетела.

Когда вернулась весна и в мелких поросших осокой прудах запел пронзительный хор лягушек, а в ожившей травке появились птичьи гнезда, жизнь пленницы сделалась почти роскошной. Зато она снова почувствовала себя бездомной, так как ее уютная снежная комната исчезла вместе со снегом. Особенных неудобств это ей, впрочем, не причиняло, потому что погода с каждым днем становилась теплее, а сама она, вернувшись к забытым инстинктам своих предков, беззаботно бродяжничала по всему острову.

Но прошлого своего она не забыла. Однажды в июне на воде появилась шлюпка, быстро плывшая к берегу и наполненная пассажирами. Звуки детских голосов зазвенели в воздухе и нарушили тишину острова. Кошка, спавшая на веранде, услышала их. Несколько мгновений она стояла неподвижно, навострив уши. Затем с молниеносной быстротой она пустилась бежать к пристани и сразу попала в руки четырех счастливых детей, которые так взъерошили ее шерсть, что потом она целый час приводила себя в порядок.

Глубокое медно–красное русло маленькой речки прорезывало большой желтоватый солончак. По обе стороны между колыхавшейся на берегу травой и линией самого высокого прилива тянулись бледно–коричневые берега, потрескавшиеся от жгучих лучей солнца, покрытые корой соли и чахлыми пучками морского укропа, крестовника и розмарина. Возле речки стоял старый, изъеденный непогодами и годами столб, подымаясь, как часовой, над широкой степью. Когда–то здесь находилась небольшая гавань для рыбачьих лодок, давным–давно исчезнувшая по воле капризного и беспощадного ила.

В сорока или пятидесяти шагах от старого столба тянулось, врезываясь в желтовато–зеленую степь, низкое плоскогорье, поросшее темными елями и соснами. Влево видна была плотина, на верхушке которой выросло несколько стеблей коровяка. За плотиной нежились на солнце давно отвоеванные у моря голубовато–зеленые луга тимофеевки, клевера и вики. А по ним, как по душистому ковру, извивалась тихая речка, наполненная до самых почти краев пресной водой и соединявшаяся с главной рекой через отверстие для спуска воды в плотине.

Раздельная линия между высокой пропитанной солью желтоватой травой и обнаженными глинистыми берегами была так резко обозначена, как будто ее вырыла лопата землекопа. Она была переплетена корнями, которые тянулись к раскаленной глине и там, как бы испугавшись, скручивались колечками.

У подножия старого столба, окруженного этими корнями, показалась вдруг остроконечная бурая головка с крошечными ушками и маленькими яркими глазками, близко сидевшими друг к другу. Головка осторожно высунулась из отверстия узкого подземелья. Острая мордочка с расширенными и дрожащими ноздрями втягивала воздух — не пахнет ли где опасностью. А похожие на бисер глазки всматривались в небо, траву и залитую солнцем глину. Но опасности нигде не было, и глаза зверька ничего не замечали, кроме пестрой гусеницы, которая перебиралась по засохшей глине от одного пучка крестовника к другому.

За остроконечной головкой из подземелья показалось и буроватое туловище. Зверек быстро перебежал лужайку и тотчас же вернулся назад, с быстротой молнии скрывшись под землей. А смелая гусеница куда–то исчезла.

Вдали летал беловато–пестрый болотный ястреб. Крылья его были короче и шире, чем у большинства ястребов, и он размахивал ими, как ворона, вместо того чтобы плавно скользить в воздухе, как его знатные родственники. Ястреб летал почти над самой травой, опустив вниз голову. Его свирепые и немигающие глаза жадно чего–то искали среди стеблей травы. Медленно и внимательно осматривал он луга. Вдруг, точно пораженный выстрелом, он упал в траву, а минуту спустя снова взлетел, крепко держа в когтях какой–то маленький серенький комочек — землеройку. По мнению ястреба, землеройка была так мала, что ее не стоило нести на вершину сухого дерева. Поэтому он подлетел к плотине и там жадно проглотил добычу. Вытерев клюв о жесткую траву, он вернулся назад и снова принялся обследовать луга.