Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

— Спускайся! — приказал он. Это был второй раз, когда Шнайдер услышал голос незнакомца за три дня их общения.

Возможно, само это молчание вселяло больший страх в сердце бота, нежели уколы копья. Тарзан все время держал пленника в напряжении.

Шнайдер со страхом заглянул в пропасть и уже был готов сделать попытку спуститься вниз, когда Тарзан прокричал ему:

— Я лорд Грейсток! Это мою жену ты убил в стране Вазири. Теперь ты поймешь, почему я пришел за тобой! Спускайся!

Немец упал на колени.

— Я не убивал вашу жену, имейте сострадание ко мне, я не убивал вашу жену, я ничего не знаю! Пощадите меня!

— Спускайся! — перебил его Тарзан, нацеливая на Шнайдера острие своего копья. Он понимал, что этот человек лжет, и не удивился этому. Тот, кто может зверски убить женщину без всякой причины, вполне может солгать, даже перед лицом Господа. Шнайдер, рыдая, умолял его, все еще цепляясь за камни на краю пропасти. Человек-обезьяна толкнул его копьем. Шнайдер перевалился через край и начал страшный спуск.

Тарзан сопровождал его и помогал немцу в самых гиблых местах — Шнайдер должен был спуститься живым на дно расселины. Наконец он оказался в нескольких футах от дна.

— Теперь тихо! — предупредил человек-обезьяна. Он указал на трещину в скале: это был узкий вход в пещеру в самом углу узкого и глубокого ущелья.— Там сидит голодный лев! Если ты достигнешь дерева раньше, чем он обнаружит тебя,— у тебя останется еще несколько дней, чтобы радоваться жизни, только тогда, когда ты настолько ослабнешь, что не сможешь держаться на ветвях, Нума-людоед пообедает в последний раз.

Он столкнул Шнайдера со скалы вниз на землю и сказал:

— Теперь беги!

Немец, дрожа от нестерпимого ужаса, кинулся к дереву. Он почти достиг его, как вдруг ужасный рев раздался из глубины пещеры и почти одновременно со звуком исхудалый и голодный лев выпрыгнул из темного отверстия в узкий каменный колодец. Шнайдеру оставалось одолеть всего несколько ярдов, чтобы добежать до спасительного дерева, но лев преодолел это пространство двумя громадными прыжками, надеясь перехватить свою будущую добычу, думавшую, что расстояние в сто футов даст безусловное преимущество. Тарзан наблюдал этот бег взапуски с жестокой улыбкой на губах. Шнайдер выиграл в состязании и птицей взлетел на дерево...

Тарзан добрался до карниза скалы, когда услышал смешанный с ревом кошки человеческий визг, он был более звериным, чем рычание льва. Человек-обезьяна обернулся и еще раз заглянул вниз, в узкое и глубокое ущелье. Высоко на дереве немец со страхом прижался к ветке, распластав на ней свое тело. Внизу в ожидании кружился, облизываясь, Нума.

Человек-обезьяна поднял свое лицо к Куду-солнцу, и из его могучей груди раздался яростный победный клич обезьяны-самца.

Тарзан все еще не был полностью отомщен. Оставалось еще много миллионов живых немцев — достаточно, чтобы придать смысл опустошенной невосполнимой потерей жизни, даже если бы он убил их всех, компенсация явно была недостаточной за великую утрату и неимоверные страдания, испытанные им.

Нет, смерть миллионов немцев не могла возвратить к жизни его любимую. Будучи в немецком лагере в горах Парса, лежавших как раз на востоке и служивших пограничной линией между Немецкой и Британской Восточной Африкой, Тарзан достаточно видел и слышал, чтобы понять — британцы терпят поражение в битве за Африку. Вначале он не придавал большого значения этим сведениям, поскольку после смерти жены — единственного существа, крепко удерживавшего его в цивилизованном ми ре, он отверг все человеческое. Тарзан не считал себя больше человеком. Он хотел вновь стать обезьяной.

После того, как Шнайдер получил ту смерть, которую заслуживал, Тарзан кружил возле горы Килиманджаро. Он охотился у ее подножия, на северном склоне величественнейшей из гор. Тарзан обнаружил, что в соседствующих армиях охота не велась.

Все-таки какая-то неудовлетворенность сохранилась у него при воспоминании о том, как распластался, прижавшись к спасительной ветви, Шнайдер, а под деревом пускал голодную слюну отощавший Нума, пожирая взором пока недосягаемую пищу.

Он мог ясно представить себе мучительную агонию, ожидавшую Шнайдера. Тарзан думал, найдет ли майор мужество спуститься к маленькому ручейку напиться воды, пока Нума на несколько минут покинет ущелье и прячется в пещере. Он снова и снова представлял бешеную гонку к дереву, когда лев будет стремиться схватить свою жертву, поскольку неуклюжий немец, конечно же, не сможет бесшумно спуститься с дерева, не привлекая внимания Нумы.

Но даже удовольствие, которое доставляло воображение, рисуя картины последних минут жизни Шнайдера, по временам тускнело. Человек-обезьяна обнаружил, что он думает об английских солдатах, воюющих против превосходящих сил противника, а особенно о том факте, что противниками их были немцы. Мысли об этом заставляли его досадовать и злиться на себя. То, что происходило на театре военных действий, беспокоило его чуть-чуть больше, чем он считал нормальным, возможно, беспокойство ощущал Тарзан потому, что не мог забыть, что псе-тахси родился англичанином, несмотря на то, что хотел навсегда остаться обезьяной. Наконец пришло время, когда Тарзан больше не смог выносить спокойно мысли о том, что немцы убивают англичан, пока он охотится в безопасном отдалении от фронтовой линии.

Решение было принято. Тарзан направился к немецкому лагерю. Он шел наугад, без хорошо разработанного плана, но его вела мысль о том, что, будучи рядом с фронтом, он сможет найти возможность уничтожать немецкое командование, ведь охотился он достаточно умело. Тарзан хорошо себе представлял, как станет выслеживать, словно дичь, и убивать немецких офицеров. Путь его пролегал неподалеку от узкого замкнутого колодца, где им был оставлен на погибель Шнайдер. Побуждаемый естественным любопытством, человек-обезьяна заглянул в ущелье. На дереве уже никого не было. Только кости, человеческие кости валялись у ствола. Никакого признака присутствия льва тоже не наблюдалось. Подняв камень, Тарзан швырнул его вниз, тот с грохотом подкатился к самому входу в пещеру. Неожиданно в проеме появился лев. Как же он не походил на того громадного, лоснящуюся хищника, которого Тарзан заманил в ловушку две педели тому назад! Теперь это был истощенный и испуганный зверь. Шел он, шатаясь от слабости.

— Где немец? — крикнул Тарзан.— Пригодился ли он тебе для еды или оказался мешком костей, когда свалился с дерева? — Нума зарычал.— Ты выглядишь голодным, Нума,— продолжал человек-обезьяна ехидным тоном.— Ты, должно быть, съел всю траву возле своего логова, небось, и кору с дерева ободрал там, докуда тебе удалось достать. А не хотелось бы отведать еще одного немца? — и Тарзан удалился, улыбаясь.