Владимир Козлов - Откуда есть пошла земля нарофоминская

В последующие разы я иногда брал с собой приятеля, который занимал управляющего разговорами и тем самым отвлекал его внимание от того, что я делал. Впрочем, мой Аргус стал постепенно ко мне привыкать — он сделался разговорчивее и иногда ненадолго покидал меня. На следующий год он совсем ко мне привык, и я стал допускаться в библиотеку в одиночестве. Это, конечно, облегчало мою задачу по выемке из библиотеки наиболее интересного, но было малопродуктивно, так как на расшифровку иного письма уходил целый день. В середине лета я вновь начал разговор о том, чтобы брать письма и книги к себе на дом. Управляющий долго молчал — он, видимо, был тугодум, — но наконец огласил свое решение:

— Книги — не надо, здесь читайте, а вот письма и записки там разные — это, пожалуй, можно, их все одно мыши зимой жрут — я уж много выкинул.

С этого дня передо мной стала раскрываться история этой усадьбы и развертывалась незатейливая жизнь интеллигентной дворянской семьи среднего достатка.

В XVIII веке Жодочи принадлежали Н.В.Рогозину, но уже в конце столетия они перешли во владение Федора Михайловича Вельяминова-Зернова, у которого был сын Владимир и красавица дочь Анисья Федоровна, в начале века вышедшая замуж за Степана Ивановича Кологривова. От этого брака родились два сына: Николай и Иван. Семья, по-видимому, своего дома в Москве не имела и жила безвыездно либо в Жодочах, либо в Паюсах в Орловской губернии, сносясь со столицей письмами. Когда сыновья подросли, они поступили на службу. Старший — в канцелярию генерал-губернатора всесильного графа Закревского — чиновником особых поручений, а младший пошел на военную службу.

Пожелтевшие от времени листки писем осторожного и предусмотрительного Николеньки, испещренные его ровным, аккуратным почерком, переносили меня в бальные залы Москвы 40-х годов или в Большой театр на премьеру балета или итальянской оперы, заставляли принимать участие во всевозможных интригах генерал-губернаторского окружения или узнавать всю подноготную скандальных столичных происшествий и великосветских сплетен. Николенька никогда не забывал подчеркнуть, что он сообщает это не для разглашения, а то "упаси Бог, граф узнает — тогда беда!"

Письма Ванечки были всегда написаны наспех, неровным и небрежным почерком, с орфографическими ошибками. Здесь передо мной вставали величавые громады Кавказских гор, стычки с абреками, веселые товарищеские попойки с жженкой и удалыми песнями, выигрыши и проигрыши в карты, случайные встречи в Пятигорске и Минеральных водах с знакомыми, с родными и с прелестными девушками. Бесшабашный и жизнерадостный, он был любимцем и баловнем матери и ничего от нее не скрывал. Ответы родителей пестрели благословениями, наставлениями и сообщениями о делах в Жодочах. А дела были неважные, доходы сокращались, и впереди зияла пропасть неизбежного разорения. Для поправки дел строились фантастические планы и предпринимались коммерческие авантюры. Был создан полотняный завод, но из него ничего не вышло. Взамен него стали курить вино, но и это, кроме убытков, ничего не принесло, наконец, стали организовывать фарфоровую фабрику, но на это не хватило средств.

Позднее 40-х годов писем не было — жизнь Жодочей замерла, чтобы более не возродиться. В 60-х годах имение какими-то путями перешло по наследству заведующему репертуаром московских театров Николаю Ивановичу Пельту. Он в имении не жил и им не интересовался. Его потомки владели Жодочами и тогда, когда я разбирал библиотеку и архив".

Было это давно. Между Апрелевкой и деревней Алабино в большом лесном массиве располагались дачные строения артистов Большого театра. Дачи тогдашних знаменитостей, конечно же, значительно уступали по своим габаритам "замкам" нынешних нуворишей. Даже дом кумира всей страны Сергея Лемешева (его строение превосходило другие своими размерами) выглядел бы скромным и незаметным на фоне сегодняшних "шедевров" дачной архитектуры. Но то — Лемешев, кумир и мировая знаменитость. А вот певец Большого театра народный артист республики Иван Михайлович Скобцов жил в скромном доме, обстановка которого поразила меня: голые бревенчатые стены, стол и несколько стульев. На столе — ведро, в нем "букет" из березовых зеленых веток. В доме стоял пряный аромат леса, травы и листьев молодой березы. После дружеского тоста я упросил Скобцова спеть что-нибудь. Он не отказался — прост был во всем, но спросил, хорошо ли я знаком с его сценическим репертуаром. Потом запел народную "Среди долины ровныя…". Кончив петь, спросил: знаю ли я, где написана эта песня. Естественно, я не мог ответить на этот вопрос.

— Да это же совсем рядом, в деревне Жодочи, — весело сказал он.

У Жодочей — все в прошлом. Вся замечательная история — в прошлом столетии. Песня, написанная на стихи русского поэта Мерзлякова, за простоту свою и близость к душе простого человека чаще всего именуется народной. Об истории создания стихотворения хочется рассказать. Как уже упоминалось в рассказе Юрия Бахрушина, Жодочи в начале прошлого века принадлежали Федору Михайловичу Вельяминову-Зернову, человеку образованному, имевшему не только хороший литературный вкус, но и определенный организаторский талант. Не случайно дворяне, проживавшие в Верейском уезде, избирали его своим уездным предводителем. Пять трехгодичных сроков Федор Михайлович удостаивался столь высокой чести. Значит, человек был стоящий. Кроме уездной дворянской знати Вельяминов-Зернов дружил с большим кругом московских литераторов. Поскольку жил он большей частью в полюбившихся ему Жодочах, то туда к нему приезжали московские гости. А что ни гость, то имя в истории русской литературы: Николай Михайлович Карамзин и Василий Андреевич Жуковский, Иван Андреевич Крылов и Петр Андреевич Вяземский, Иван Иванович Дмитриев и Михаил Александрович Дмитриев.

Был среди гостей и профессор словесности Московского университета, поэт, переводчик и литературный критик Алексей Федорович Мерзляков. Родился он в 1778 году в небогатой купеческой семье. Окончив Пермское народное училище, принял участие в своеобразном конкурсе на восхваление русской военной удали и доблести — написал "Оду на заключение мира со шведами". Сочинение 13-летнего мальчугана напечатали… "Ода" попала на глаза Екатерине II. Умнейшая императрица распорядилась послать юное дарование сначала в университетскую гимназию, а потом и в Московский университет учиться за казенный счет. Мерзляков оправдал надежды императрицы: в 26 лет он становится профессором университета по кафедре российского красноречия и поэзии. Написанные Мерзляковым "Ода на разрушение Вавилона", гимн "Слава", переводы из древнегреческого поэта Тиртея оказали существенное влияние на русскую лирику преддекабристской эпохи. В первом десятилетии XIX века Мерзляков создает цикл стихотворений, полюбившихся народу и ставших песнями: "Среди долины ровныя…", "Чернобровый, черноглазый…", "Не липочка кудрявая…" и другие. Спустя много лет поэт и мемуарист Михаил Дмитриев в своих воспоминаниях, названных "Мелочи из запаса моей памяти", так описал эпизод создания знаменитой песни: