Иван Заянчковский - Животные, приметы и предрассудки

Веру людей в доброго домового отразил двадцатилетний А. С. Пушкин, написавший в 1819 году стихотворение под названием «Домовому». Начинается оно так:

Правда, в отличие от всеобщих представлений о домовом, живущем только в доме, Пушкин просит его хранить и лес, и сад, и поля, и луга, и огород, и прохладу лип, и зеленый скат холмов. Но главное, просит хранить его домик:

Во многих местах, например в Западной Сибири и в Забайкалье, верили, что домовой может по ночам баловаться в доме — шуметь, стучать, скрипеть дверью, раскачивать кровать, сбрасывать с человека одеяло, а то и погасить лампу. Изредка фантазия порождала веру в то, что домовой может показаться дождям в образе кошки, крысы, зайца, белки или непонятного маленького лохматого белого существа.

Во многих местах верили, что домовые бывают разного назначения: избяные и конюшенные, А еще верили, что бывает и кикимора — домовой в женском образе, малютка-невидимка, живущая в до-не за печкой и занимающаяся прядением и тканьем. От этой кикиморы и пошло шутливое название человека, имеющего смешной, нелепый вид.

Кое-где считали, что кикимора может воровать кур. Существовала и даже применялась мера предотвращения этой беды, записанная в числе разных примет В. И. Далем: «Чтобы кикимора кур не воровала, над насестью на лыке вешают отбитое горло кувшина». И верили же в такое!

Домовые, поселившиеся в доме, как считалось, никакого вреда людям не причиняли. Разве что за какую-нибудь провинность наказывали и пугали. Иное дело — конюшенный домовой. Этот досаждал людям тем, что скотину мучил. Особенно изводил он неугодных ему лошадей. Конюший суседко, называли его крестьяне.

Веками в деревнях отмечалось странное и непонятное явление. Придет утром хозяин в конюшню, а его лошадь стоит какая-то испуганная, дрожит, корм не доела, видно, что потела, вся в мыле. А грива, с вечера заботливо расчесанная, перепутана, собрана в косички, колтуны. Собирались соседи, дивились, обсуждали и выносили приговор:

— Не ко двору конь — домовой невзлюбил. Продавать надо.

И нередко бывало так, что хозяин продавал коня и заводил другого. И все часто налаживалось. А иногда и другой конь оказывался жертвой домового.

Кое-где пытались выдворить домового из конюшни. Для этого использовали в качестве пугала обыкновенного козла. Дескать, суседко не выносит духу козлиного и покинет конюшню. Делали и иначе: на шею лошади или к гриве привязывали лоскуток от козлиной шкуры. Успех, конечно, был переменный.

Вера в домового, мучившего лошадей, продолжала оставаться загадкой и удерживалась почти до наших дней. Разгадку нашел известный советский биолог и охотовед, профессор Петр Александрович Мантейфель, с которым я впервые познакомился в Самарканде в 1943 году.

Пытаясь выяснить, какой суседко беспокоит по ночам лошадей, П. А. Мантейфель установил наблюдение за одной конюшней с лошадьми, где бывали случаи тревоги. Однажды он услышал, что лошадь беспокоится в стойле. Ученый быстро вошел в конюшню и увидел, что конь чем-то испуган, в мыле. И тут он заметил, что из-под перепутанной гривы коня на него смотрел какой-то зверек. Домовой? Нет, ласка! Самый маленький хищник из семейства куньих. Потревоженная человеком ласка нырнула под гриву, пробежала по шее лошади, спрыгнула в кормушку и исчезла в какой-то щели.

На следующий день все повторилось. Услышав возню в конюшне, П. А. Мантейфель вошел туда и снова увидел ласку на шее лошади. После ее бегства ученый осмотрел лошадь и заметил у нее под перепутанной гривой несколько капелек крови — очевидно, ласка прокусила кожу и слизывала соленую кровь. Некоторые специалисты говорят, что ласка любит поиграть в лошадиной гриве и запутывает ее пряди. П. А. Мантейфель объяснял визиты ласки к лошадям тем, что в конюшнях водятся мыши, и она вылавливает их там. А по гриве и под гривой лошади ласки шныряют потому, что, нуждаясь в солях, они собирают на теле лошади и под гривой кристаллики соленого пота. Перебирая при этом пряди гривы, ласка запутывает их в косички и комки, узлы.

Крестьяне в старину замечали, что иногда домовой переставал беспокоить лошадь, если приглашенный священник сотворял молитву в конюшне. Неужели домовой убоялся молитвы и удрал? Нет, беспокойство лошадей прекращалось иногда и без молитвы. И объяснялось это тем, что ласка, выловив в конюшне мышей, покидала ее и уходила в поисках других, богатых мышами мест. Ведь она — знаменитый мышелов, помощник людей в борьбе с вредными грызунами.

Кто читал повесть Н. В. Гоголя «Вий», помнит, как учащийся Киевской семинарии философ Хома Брут повстречался со старухой, оказавшейся ведьмой, как она ездила на нем верхом, как, молитву сотворя, Хома сам ездил на ней и, схватив лежавшее на дороге полено, колотил им старуху. Обессилев, упала старуха на землю и превратилась в красавицу-панночку.

Потом Хому призвали в селение, где ему пришлось отпевать умершую дочь сотника — ту самую красавицу, оказавшуюся ведьмой. От местных жителей Хома узнал много историй о похождениях панночки-ведьмы. В том селе жил казак Шевчук с женой и годовалым ребенком. Однажды ночью Шевчиха услышала, что с улицы за дверью скребется собака. Взяла женщина кочергу и пошла прогонять ее. Не успела Шевчиха отворить дверь, как собака кинулась промеж ног к детской люльке. Шевчиха видит, что это уже не собака, а панночка в страшнейшем виде. Схватила она дитя, прокусила ему горло и начала пить из него кровь. Потом панночка-ведьма покусала и саму Шевчиху, отчего та на другой день и умерла.

Отпевавший в церкви панночку-ведьму Хома Бруг очертил около себя круг, читал молитвы и заклинания, не позволявшие нечистой силе подобраться к нему. Тогда привели Вия, и тот указал пальцем на Хому. Вся нечисть кинулась на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха.

Когда слух о горькой участи Хомы дошел до Киева, его друзья по семинарии — богослов Халява и философ Тиберий Горобец — пошли в шинок помянуть его душу.

— Славный был человек, Хома! — сказал философ. — Знатный был человек. А пропал ни за что.

— А я знаю, почему пропал он, — заявил богослов, — оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве бабы, которые сидят на базаре, — все ведьмы.