Карл Фриш - Десять маленьких непрошеных гостей. …И еще десятью десять

И Карл решил объясниться с отцом. Нельзя сказать, чтобы это был приятный и легкий разговор. Впрочем, тут, возможно, помог дядя Зигмунд, рассказавший отцу о блестяще проведенной Карлом курсовой работе по изучению сложного глаза бабочек, жуков, креветок.

На этот раз сдался отец, и Карл, с согласия родителей, подал просьбу об отчислении его с медицинского факультета.

Но как посмотрел инспектор на чудака студента, когда тот пришел взять свои бумаги! Он просто отказывался верить, что это всерьез.

— Бросить медицину ради зоологии?! Сознательно закрыть себе путь к карьере врача?! Да будет вам!

Но решение Фриша было твердо.

В ту пору в Вене преподаванием зоологии руководили ученые, считавшие главным в этой науке систематику и изучение строения животных, поэтому Карл собрался в Мюнхен, в институт профессора Рихарда Гертвига — одного из самых крупных зоологов-натуралистов.

Еще в 1879 году братья Гертвиги — Рихард и Оскар — опубликовали совместно написанную монографию «Актинии». Вы помните, что первая работа Карла тоже была посвящена «морским розам». Карл читал труд Гертвигов и на каждой новой странице с радостным ужасом открывал для себя бездну нового в области анатомии и гистологии этих, казалось, уже так хорошо ему известных созданий.

То был полезный урок, вновь напомнивший ему давнюю, еще в детстве сверкнувшую в его сознании мысль о могучей силе терпеливого изучения предмета.

Карл стал прилежнейшим студентом зоологического института. Когда Гертвиг приступил к чтению курса сравнительной анатомии позвоночных, молодой зоолог, в отличие от многих коллег по семестру, не только не пропустил ни одной лекции, но и не опоздал ни на одну. А это было не просто: Гертвиг жил при институте и начинал лекции в семь утра. Тем, кто квартировал далеко от «старой» академии, приходилось выходить из дому на заре.

На занятиях во время большого зоологического практикума Карл познакомился с Рихардом Гольдшмидтом, первым ассистентом, правой рукой профессора, тем самым, кто впоследствии тоже стал мировой знаменитостью.

И профессор, и его ассистенты, и особенно руководитель Мюнхенского зоологического музея Франц Дофляйн — он же возглавлял курс систематики и биологии животных, — как и новый приехавший из Вены студент, интересовались не только чучелами и препаратами в банках со спиртом, да и не только скрупулезными описаниями подробностей строения разных видов… Всех тянул к себе живой организм. Дофляйн, заказывая экспонаты для музея, требовал, чтобы мастера делали чучела в позах и группах, которые знакомили бы зрителя с типичными повадками созданий, выставляемых на обозрение. Регулярно совершались небольшие экскурсии для обследования окрестностей города, причем участники походов выполняли возложенную на них часть общего плана, а кроме того, каждый имел личное задание.

Фришу было поручено исследовать гнездостроительные таланты одиночных пчел: среди них на одном полюсе виды, так сказать, дикарей, еще не умеющих ничего толком соорудить для потомства, а на другом — довольно искусные архитекторы, с разной степенью совершенства решающие свою задачу.

В 1908 году, 60 лет тому назад, Фриш приступил к выполнению задания. Берясь за эту работу, студент не подозревал, что совершает шаг, приближающий его к объекту будущих исследований, которым суждено его прославить. Впрочем, то был действительно только первый шаг к объекту. До проблем, ставших его призванием, лежал еще долгий путь. А путь этот, который и начался-то не прямо, и в дальнейшем ничуть не походил на линию, представляющую кратчайшее расстояние между двумя точками. Тем не менее все предшествующее окончательному уточнению круга интересов Фриша не превратилось для него в излишний груз, в отягощение, отвлечение или пустую докуку. Мы в этом еще не раз убедимся далее, а пока скажем, что даже о двух годах — немалый отрезок времени для человека в возрасте 24 лет, — о двух годах занятий на медицинском факультете Фриш никогда не жалел, считая, что они сослужили ему полезную службу, стали школой теоретической подготовки для зоолога.

Если бы Фриш читал Маркса, то, найдя у него замечание о том, что анатомия обезьяны становится понятна с точки зрения анатомии человека, он, наверное, не только признал бы эту мысль справедливой, но и с полным правом мог бы подтвердить ее, ссылаясь на собственный опыт.

Болезнь отца заставила Карла вернуться в Вену. Теперь здесь зоологическую школу возглавлял Ганс Пшибрам.

Я спокойно выписываю все эти имена: Ганс Пшибрам, Франц Дофляйн, Рихард и Освальд Гертвиги, Рихард Гольдшмидт… А ведь каждый из них оставил в науке о живом глубокий след, все были в начале века звездами первой величины. Конечно, общение с этими мастерами биологии не прошло для молодого студента бесследно.

Итак, он попал в школу Пшибрама, и это было прекрасно: в Венском институте «…не пахло гвоздичным маслом и формалином, а наиболее почетное место отведено было живому организму ». Так написал впоследствии Фриш и сам подчеркнул два последних слова.

В качестве дипломной работы Пшибрам предложил Фришу описать развитие богомола — насекомого, которое в изобилии водится в окрестностях Вены.

Не откладывая дела в долгий ящик, дипломант отправился за исходным материалом и, насобирав достаточное количество кладок яиц насекомого, стал дожидаться, пока вылупится молодь. Разгуливая в вынужденном безделье по институту, он случайно познакомился с опытами одного из сотрудников.

Тот изучал окраску рыб, в частности перемену расцветки покровов гольяна на светлом и темном фонах.

Четкость картины была великолепной, и, хотя с самим явлением Фришу уже доводилось сталкиваться при собственных наблюдениях за рыбами в аквариумах, он решил вернуться, пока есть время, к его изучению.

Пшибрам не возражал — он вообще был сторонником свободы в выборе тем для студенческих работ, — и Фриш, не теряя времени, занялся гольянами.

Давно было известно, что если перерезать у гольяна симпатический нерв, то тело рыбы от места, где перерезан нерв, к хвосту темнеет. Но Фриш в дополнение к этому открыл и нечто новое: гольяны минут через двадцать после наступления смерти бледнеют, а если перерезать нерв даже у мертвого гольяна, то это вызывает те же последствия, что и операция на живом.

Фриш стал переносить место перерезки нерва все ближе и ближе к голове. И вдруг результаты полностью изменились — рыба стала чернеть не к хвосту, а, наоборот, к голове.

Тут Фриш выбросил из ума всех своих богомолов и занялся изучением нервной системы рыб, пытаясь выискать центр, управляющий изменением окраски тела. Этой теме и посвящена его диссертация. Она опубликована в трехтомном сборнике работ учеников и друзей профессора Рихарда Гертвига. Сборник был издан в ознаменование 60-летия профессора.