Иосиф Халифман - Четырехкрылые корсары

Малышев отошел от традиции и попытался рассмотреть, как усложняется и совершенствуется поведение пилильщиков, рогохвостов, орехотворок, наездников, ос, пчел, муравьев. Он ограничил себя исследованием собственно одного лишь материнского инстинкта в пределах одного лишь отряда. Но то, что открылось здесь новому взгляду на старые факты, стало еще одним подтверждением учения об эволюции.

Конечно, отдельно взятый инстинкт каждого вида не больше, чем песчинка в пустыне, не больше, чем капля в океане, не больше, чем снежинка в Антарктиде, не больше, чем туманная точка во Млечном Пути. Но если из этих туманных точек построить ряды, окажется: аналогичные инстинкты связаны, родственны. В повадках можно рассмотреть прошлые эпохи, сохранившиеся в сегодняшней, они как бы сосуществуют. Анализируя собранные факты, сопоставляя их, Малышев не избежал смелых предположений, но самая идея — использовать черты поведения как еще один компас в исследовании путей эволюции — оказалась плодотворной.

Взять, к примеру, такую черту подотряда жалящих — акулеата, как их способность парализовать жертву, чтобы она не могла сбросить или уничтожить откладываемые на нее яйца.

Вот как охотится один из простейших жалоносов — наездник Панискус оцеллярис за гусеницей озимой ночницы. Гусеница, почуяв приближение наездника, делает несколько резких движений и поспешно уходит, но наездник догоняет ее, подымается на ножках, обращая грудь к жертве, кончиком брюшка с вытянутым сверлом делает укол в одни из последних члеников тела гусеницы. Ее движения сразу замедляются, она останавливается и все тише качает приподнятым туловищем. Наездник всходит на гусеницу и становится на все ножки, держась головой к хвостовому концу, затем прикрепляет яйцо позади второго грудного сегмента. Покончив, наездник отнимает яйцеклад и покидает гусеницу, а яичко, прочно укрепленное воткнутым под кожу стебельком, остается на жертве, оцепенение которой уже прекратилось.

Наездник паниск откладывает яйца, снабженные коротким стебельком, который всаживается в кожу гусеницы. Со временем этот стебелек набухает, образуя два пуговчатых утолщения, а вылупившаяся личинка не покидает яйцевой скорлупки и впивается в гусеницу ротовой частью, оказываясь таким образом прикрепленной к жертве обоими концами тела. Все шкурки линяющей личинки не сбрасываются, но окутывают задний конец тела развивающегося паниска, который вскоре внедряется в гусеницу и в ней сплетает свой кокон.

Как это мало похоже на те строго нацеленные, согласованные, последовательные удары ядовитого жала, которым настоящие осы парализуют обессиленную в схватке жертву! Но совершенно очевидно, что именно здесь в уколе, производимом вытянутым сверлом наездника, укрепляющего яйцо под кожу гусеницы, заключены, как растение заключается в семени, все варианты парализации жертв высокоразвитыми осами.

Почти по всему свету, а особенно в жарких странах, распространены бетилиды, во многих отношениях похожие на наездников. Малышев считает их уже полуосами, так как, в отличие от наездников, они откладывают яйца уже на определенные участки тела своих жертв. Некоторые откладывают яйца на свободно живущих под землей личинок щелкуна, которых высасывают досуха, а затем сами отыскивают под землей новых.

В материнском поведении таких полуос Малышев различает два действия:

1 — мать-оса отыскивает добычу, жалит и парализует ее;

2 — откладывает на жертву яйцо.

Такие действия Малышев для краткости обозначает по примеру Вагнера символами: первое — А, второе — Д. Когда полуоса-бетилида повторяла эти действия несколько раз, ее поведение обозначалось имеющей вполне алгебраический вид формулой n(А + Д). Осы, чье поведение характеризуется этой формулой, не застрахованы, впрочем, от того, что однажды пораженные ими жертвы могут быть повторно поражены другими особями того же или других видов. Потому-то повадка и должна была, по Малышеву, усовершенствоваться. Скажем, яйцо откладывается на определенные участки тела жертвы, эти участки очищаются от прежде отложенных чужих яиц и т. д. Такие действия, однако, еще не выходят за рамки формулы n(А + Д).

Существенным шагом вперед становится «основная черта осиной жизни — прятание добычи». Укрытие еще не подготовлено заранее, но добыча обязательно куда-нибудь переносится. Раз возникшая повадка приобретает силу и непререкаемость закона, даже если жертва зажалена в месте достаточно укромном и вполне подходящем для будущего потомства осы. Мать все равно заберет ее отсюда. В простейших случаях для каждой личинки заготовляется одна только жертва, она должна содержать достаточно пищи, чтобы прокормить личинку. Из-за этого размеры добычи не дают осе транспортировать ее лётом — по воздуху. Добыча перетаскивается волоком или короткими вспархиваниями.

Но и здесь возможны варианты. Природа каждый раз демонстрирует не только непререкаемость, но и гибкость, разнообразие в решении однотипных задач. Хороший пример тому сколии. Они не переносят добычу ни лётом, ни волоком, они вроде даже оставляют ее на месте, однако же не совсем: они ее зарывают примерно так же, как делают хотя бы гифии, которые, отыскав добычу на поверхности почвы, откладывают яйцо и подрывают под жертвой грунт, словно топят ее в песке.

В знаменитом «Гандбухе» — руководстве, описывающем методы биологических исследований, — издававшемся в Вене — Берлине под редакцией профессора Эмиля Абдергальдена (всего в этом пособии свыше тысячи страниц), помещена статья С. И. Малышева — наставление к сбору и исследованию пчелиных и осиных гнезд. На русском языке наставление опубликовано в 1931 году издательством Академии наук СССР.

Сколии тоже зарывают добычу там, где она была зажалена, но делают по сравнению с тифиями следующий важный шаг в совершенствовании заботы о потомстве, место, где захоронена добыча, они закрывают склеенной из лежащих по соседству песчинок затычкой. В этой пробке из песка и клейких выделений виден зародыш многих талантов осы-строительницы.

Необычайно юркие и проворные дорожные осы-помпилы выкармливают своих личинок пауками. Охота на пауков несравненно опаснее, чем на каких-нибудь толстых, неповоротливых личинок.

«Помпил тарантула разит в атаке встречной», — писал Эдмон Ростан в сонетах о Ж.-Д. Фабре, блестяще переведенных к 150-летию со дня рождения ученого Вильгельмом Левиком.