Павел Мариковский - Шагая по пустыне…

Трудно понять, что здесь на голом месте нужно паучкам. Я беру зеркальце и освещаю солнечным зайчиком темные закоулки. Оказывается, они здесь не зря, у них есть важные дела, они приходят сюда ради того, чтобы сбросить свою ставшую тесной рубашку. Линочные шкурки их всюду в укромных местах. Кто знает, может быть, это те самые паучки, которые родились здесь в коконах, заботливо опекаемые осторожными матерями, и впервые в своей крохотной жизни увидали на этом месте и голубое небо, и зеленые травы, и глинистую площадку, покрытую глубокими трещинами.

Кобылка-летунья принадлежит к роду Аиолопус, в котором сейчас для нашей страны известно пять видов. Летунья, с которой я познакомился, называлась Аиолопус оксианус. Впервые я встретился с нею в урочище Бартагой едва ли не двадцать лет тому назад в счастливую пору смелых далеких путешествий по пустыням на мотоцикле. Счастливую потому, что после велосипеда моторизованный транспорт казался верхом совершенства.

В знойный осенний день мы сбежали из пустынной Сюгатинской равнины в тугаи реки Чилик и здесь возле бурной протоки нашли глубокую тень в зарослях лоха, ив и лавролистного тополя. С одной стороны бивака располагалась галечниковая отмель, слегка заросшая курчавкой. Она сверкала под солнцем и казалась разлившимся по земле раскаленным металлом.

Иногда, набравшись решимости, я выбирался из-под тени деревьев и бродил по отмели, испытывая ощущение жара от печи для плавки металла. Отсюда среди блеска солнечных лучей тенистые заросли казались совсем черными. На галечниковой отмели жили самые разнообразные кобылки. Они скрипели на своих музыкальных инструментах, верещали на разные голоса, поднимаясь в воздух, трещали разноцветными крыльями, прыгали во все стороны из-под ног. Жара для них была благодатью. Они упивались ею, справляя праздник веселья, жизнерадостности и благополучия. Их чувства были обострены, а тело, разогретое солнцем, испытывало прилив сил и здоровья.

Тогда еще слабо знакомый с ними я с интересом присматривался к этим созданиям пустыни, забывая о нестерпимом зное, палящих лучах солнца и раскаленной земле.

Из множества кобылок мне особенно хорошо запомнилась летунья. Она была не такая как все, всегда молчала, а потревоженная легко взлетала кверху и, грациозно лавируя в воздухе, уносилась далеко от опасности. Очень часто, и это казалось необычным, она, срываясь с земли при моем приближении, садилась на деревья, исчезая среди ее листвы.

Еще мгновенье и кобылка унесется прочь.

— Почему кобылки-летуньи садятся на деревьях? — спрашивал я специалистов по прямокрылым [2] Прямокрылые — отряд насекомых, в который входят кобылки, кузнечики, сверчки, медведки и триперстки. .

— Не знаем! — отвечали мне. — Далеко не все в природе обязательно должно иметь свою причину и объяснение.

— Отчего же летуньи, как пишется в руководствах, обитают по берегам рек и озер? — допытывался я.

— Тоже не знаем! Очевидно, такова исторически обусловленная привязанность ее к этой обстановке жизни.

В общем, маленькая кобылка-летунья не желала раскрывать свои секреты и вскоре забылась.

Зима 1969 года выдалась необыкновенно богатой снегами, а лето — дождями. В это время, проезжая через Сюгатинскую равнину, я повернул машину к урочищу Бартагой, но пробраться к излюбленному месту не смог. Здесь все преобразилось до неузнаваемости: река неожиданно изменила свое русло, бросилась на тугаи и, разлившись по ним, понеслась многочисленными проточками. Странно было видеть погруженные в воду великаны-тополя, ивовые и облепиховые рощицы. Осторожно ощупывая впереди себя посохом дно, я бродил по колено в воде, пытаясь пробраться к домику егеря. Пройти глубже было опасно: сильное течение могло легко сбить с ног.

Домик егеря оказался пустым, окруженным водой: его покинули. Выбираясь на сухие каменистые склоны, я неожиданно увидел мою старую знакомую — кобылку-летунью. Она беспечно взлетела с задетой мною ветки дерева, ловко спланировала над водой среди зарослей и снова угнездилась на дереве. Этот короткий перелет сразу открыл секреты кобылки, и невольно подумалось: куда же делись все остальные кобылки, которые скрипели в этих местах до паводка на своих музыкальных инструментах, верещали на разные голоса, прыгали и разлетались во все стороны из-под ног? Их всех смыли бурные потоки, они все погибли или рассеялись в стороны и только одна молчаливая и скромно окрашенная летунья осталась на своем месте жива, весела, энергична. Ей хоть бы что, она умеет спасаться на деревьях и на них пережидать губительные для других наводнения.

Через месяц я снова встретился с кобылкой-летуньей, но уже в тугаях реки Или. Недавно спал паводок, поднялись над водой косы, освободились заросли трав и кустарников. Среди деревьев кое-где остались мелкие озерца и в них медленно погибали оказавшиеся в плену рыбки.

В тугаях всюду встречались только одни кобылки-летуньи. Нигде не было слышно стрекотания столь обычных для зарослей трав кобылок хортиппусов, скаларисов и многих других. Потревоженные кобылки-летуньи вылетали из зарослей на широкие мелководные протоки и, такие ловкие, не желая лететь через воду, заворачивали обратно к берегу. Иногда они перелетали свободно и легко на другой берег. Прекрасные аэронавты, они оказались весьма посредственными пловцами: в воде намокали, простирая кпереди передние ноги, отчаянно гребли задними и средними ногами, но быстро уставали и, предаваясь отдыху, отдавали себя во власть течения. Они плавали так же, как и другие, не лучше и не хуже. К чему летунье это искусство, если в наводнение она прекрасно летает между деревьями и находит на них приют.

Поэтому кобылки-летуньи и живут возле ручьев, озер и рек и садятся на деревья, привыкли испокон веков, приспособились к такому образу жизни, унаследованному от далеких предков, хотя сильные и губительные паводки редки.

В скалистых горах Богуты протекал небольшой ключик. Близ него располагались заросли колючего кустарника чингиля, а у самой воды теснились развесистые ивы. Ключик назывался Чингильсу. Возле него всегда останавливались путники утолить жажду, набрать запас чистой и прохладной воды. Из жаркой и сухой пустыни к ключику пробирались на водопой ящерицы, змеи, лисы, волки и даже осторожные джейраны; кто днем, не скрываясь, а кто ночью. Зимой же возле ключика стояло несколько юрт и пасся скот.

Но этой весной на ключике был устроен пункт стрижки овец, масса скота толпилась в ожидании, когда его обработают, и к наступлению лета вся местность стала неузнаваема. Редкая трава была съедена, кустики обглоданы, оголенная земля покрыта пометом животных, а вокруг ключика валялись консервные банки, пустые бутылки, грязная бумага, тряпки, поношенная обувь и прочий хлам. Вокруг же царила угрюмая тишина. Казалось, все живое навсегда исчезло из этого когда-то оживленного уголка пустыни.