Марк Хансен - Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник)

Женщина уже успела наклониться и подхватить Молли на руки. Она со смущенным видом раскрыла сумочку и протягивала мне двадцатидолларовую банкноту.

– Это вам за беспокойство, – предложила она.

– О нет, я не могу их взять! – протестующе замотала я головой. – Она доставила нам столько радости, что это мне следовало бы заплатить вам.

Услышав эти слова, женщина рассмеялась и крепче прижала Молли к груди, словно та была потерянным ребенком, а не собакой.

Молли облизывала ее лицо и извивалась от радости. Я понимала, что им пора домой. Открыв дверь, чтобы выпустить их, я заметила маленькую девочку на переднем пассажирском сиденье машины. Когда малышка увидела щенка, на лице ее расцвела улыбка, яркая, как ракета праздничного фейерверка 4 июля.

Мой взгляд уперся в маленькую инвалидную кресло-коляску, привязанную ремнями к багажнику микроавтобуса. Женщина увидела, куда я смотрю, и пустилась в объяснения, не дожидаясь моего вопроса. Молли (то есть Люси) подарили девочке, чтобы щенок способствовал эмоциональному исцелению малышки после автомобильной аварии, которая искалечила ее на всю жизнь.

Когда щенок исчез, малышка впала в глубокую депрессию, отказываясь выходить из своей «раковины». Молли-Люси была единственной надеждой родителей на то, что их дочь сможет достаточно оправиться эмоционально и психически.

– У нее сложились особые отношения с этим щенком, Люси давала нашей дочке причину жить, – объяснила ее мать.

Внезапно на меня обрушились ощущения вины и собственного эгоизма. Бог благословил меня столь многими дарами, думала я. Мое сердце защемило от сочувствия к этой семье, переживавшей такие трудные времена. Когда они выезжали с подъездной дорожки, улыбка на моем лице была вполне искренней. Я знала, что поступила правильно: теперь эта собака была именно там, где ей и место.

Баркли достался мне, когда ему было три года, от семьи, которой пес попросту оказался больше не нужен. Этот большой золотистый ретривер был в чудовищно запущенном состоянии, и его здоровье оставляло желать лучшего. Занявшись физическими проблемами Баркли и наладив с ним кое-какой контакт, я заметила, что у него очень милый характер. Он отличался умом и желанием угодить, так что мы начали с чистого листа и прошли курсы послушания для собак и семинар по общественной терапии, стараясь усвоить все необходимое для того, чтобы Баркли мог стать сертифицированной терапевтической собакой.

Через пару месяцев мы начали регулярно ездить в местный медицинский центр. Я поначалу не знала, чего ожидать от этой работы, но нам обоим она нравилась. После того как я удостоверялась, что пациент не против визита Баркли, он подходил к койке и вставал рядом, ожидая, пока человек, лежащий на ней, потянется к нему. Люди крепко обнимали пса или просто гладили его, а он спокойно стоял, виляя хвостом, и выражение его морды было очень похоже на широкую смешливую улыбку. Кротость нрава сделала его любимцем персонала, пациентов и даже других волонтеров.

Каждую неделю я одевала Баркли по-разному. У него были соответствующие костюмы для каждого праздника: в свой день рождения он ходил в именинном колпачке, в День св. Патрика – в зеленом галстуке-бабочке, а на Хеллоуин – в костюме Зорро. На Рождество Баркли щеголял шапкой Санты или рожками северного оленя. Особенный восторг у всех вызвало его пасхальное одеяние: заячьи ушки и хвостик, который я прицепила ему сзади. Пациенты всегда горели желанием посмотреть, в чем Баркли будет красоваться на этой неделе.

Примерно через год после начала нашей работы я стала замечать, что у Баркли возникли проблемы со зрением: он иногда натыкался на препятствия. Ветеринар выяснил, что болезнь глаз отчасти вызвана отсутствием ухода в те времена, когда пес был молод. За следующий год его состояние ухудшилось, но это ничуть не мешало ему функционировать. Даже я не сознавала, насколько плохи его дела, пока однажды вечером мы с ним не решили поиграть в мяч. Когда я бросала мяч псу, ему очень трудно было поймать игрушку: приходилось вынюхивать ее на земле после того, как он раз за разом промахивался, пытаясь схватить ее зубами. На следующий день я отвезла его к ветеринару, и врач сказал мне, что необходима операция. После трех безуспешных операций, проведенных в попытке хотя бы частично спасти зрение, Баркли полностью ослеп.

Меня очень тревожил вопрос, как он будет приспосабливаться к такой серьезной трудности, но пес быстро привык к слепоте. Казалось, все прочие его чувства обострились, чтобы компенсировать потерю зрения. Вскоре он поправился и настоял (стоя у двери гаража и не давая мне выехать!) на своем желании ездить вместе со мной в больницу, в гости к его друзьям. Так что, к великой радости всех – и особенно самого Баркли, – мы возобновили свои еженедельные посещения.

Он настолько хорошо ориентировался в больнице, что было трудно догадаться, что пес слеп. Однажды кто-то даже спросил меня, не обучен ли Баркли быть собакой-поводырем. Я рассмеялась и ответила, что это Баркли нужен человек-поводырь.

Казалось, у него развилась сверхъестественная способность воспринимать вещи, недоступные обычным органам чувств. Однажды мы зашли в палату к одному пациенту, и, к моему удивлению, Баркли по собственной инициативе подошел к посетительнице, сидевшей на стуле у койки, и поддел ее ладонь носом. Баркли никогда не шел на контакт первым, и я не могла понять, почему он так сделал. Только подойдя поближе и приглядевшись к тому, как эта женщина взаимодействовала с Баркли, я поняла, в чем дело. Не знаю, каким образом совершенно слепой Баркли почувствовал, что та женщина тоже слепа.

Как ни странно, после того как Баркли лишился зрения, его присутствие, казалось, стало еще более желанным для пациентов, к которым он приходил в гости.

Когда Баркли получал награду за более чем четыре сотни часов, проведенных на волонтерской службе, все говорили мне: «Просто удивительно, на что способна слепая собака!»

Они не понимали, что на самом деле Баркли не был слеп. Он по-прежнему был способен видеть. Только теперь он видел не глазами, а сердцем.

– А ты что здесь делаешь? – вдруг воскликнула моя жена Джойс.

Я нашел ее на нашей веранде, где она с восторгом созерцала какую-то незнакомую собаку. Это оказался пухленький, коротконогий, золотисто-белый уэльский корги – ушки торчком. Он взирал на Джойс с восторженной ухмылкой.

Ой-ей, подумал я.

Наши собственные две собаки, дожившие до весьма и весьма преклонного возраста, были похоронены на небольшом холме с видом на пруд. Теперь во время своих прогулок по городу Джойс навещает собак, принадлежащих другим людям: бассета Спайка, лайку Софию, черного-кого-то-там Пого. То и дело вслух задавалась вопросом: «А не завести ли нам снова собаку?» Но я уже привык наслаждаться свободой, которую давало отсутствие собаки в доме.