Марк Хансен - Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник)

Однажды в серое утро я взял на работе отгул, понимая, что сегодня – тот день, когда это должно быть сделано. Нашего пса Роки необходимо было усыпить. Болезнь разрушила его некогда сильное тело, и, несмотря на все попытки исцелить нашего любимого боксера, его недуг лишь усугублялся.

Помню, как позвал его в машину… Как он любил кататься! Но пес, похоже, чувствовал, что на этот раз все будет иначе. Я ездил с ним несколько часов, выискивая любые дела, любые предлоги, чтобы оттянуть приезд в кабинет ветеринара; но настал момент, когда больше не мог откладывать неизбежное. Выписывая ветеринару чек за то, что он «уложит спать» Роки, я чувствовал, как слезы застилают мои глаза и капают на чек, расплываясь по нему пятнами и делая его почти нечитаемым.

Роки появился у нас четыре года назад, когда родился мой первый сын. Все мы нежно любили пса, особенно маленький Роберт.

Сердце мое ныло, когда я ехал домой. Мною уже овладела тоска по Роки. Роберт встретил меня, когда я вышел из машины. Когда сын спросил, где наш пес, объяснил, что Роки теперь на небесах. И рассказал ему, что Роки очень тяжело болел, но теперь он будет счастлив и сможет все время бегать и играть. Мой маленький четырехлетний сын умолк, задумавшись, а потом, глядя на меня своими ясными голубыми глазами, с невинной улыбкой на лице указал на небо и спросил:

– Он вон там, да, папа?

Я сумел лишь утвердительно кивнуть и вошел в дом. Жена бросила всего один взгляд на мое лицо и сама начала тихо всхлипывать. Потом спросила меня, где Роберт, и я вернулся во двор за сыном.

Роберт бегал по двору взад-вперед, подбрасывая в воздух большую палку, дожидался, пока она снова упадет на землю, а потом подбирал ее и снова подбрасывал, с каждым разом все выше и выше. Когда я спросил, чем он занимается, сын обернулся ко мне и улыбнулся:

– Я играю с Роки, папа…

Каждое утро я стояла у окна и смотрела вслед своему мужу Джину, который отправлялся на прогулку в сером тренировочном костюме. Мне всегда казалось, что моя любовь к нему бежала по подъездной дорожке и весело топала рядом с ним. Мы были женаты четыре года. Ходил он быстро. Иногда казалось, что он пытается поскорее уйти от кого-то или чего-то. Вот глупышка, думала я, мой Джин, такой дружелюбный, ни за что не стал бы пытаться от кого-то убежать. Тогда почему же я стояла каждый день у окна и наблюдала за ним с гложущей душу тревогой? Читала ли я в языке его тела нечто такое, чего попросту не было? Муж часто говорил мне, что у меня непомерно живое воображение.

Когда мы познакомились, я думала, что, возможно, только воображаю, будто мы полюбили друг друга. Но мое воображение оказалось совершенно ни при чем. Это была любовь! Джину было пятьдесят пять лет, когда мы познакомились, а мне – пятьдесят. Мы оба потеряли партнеров, с которыми прожили по двадцать пять лет. Я вдовела уже четыре года к тому моменту, как мы поженились, и с трудом проходила через собственный ужасный процесс скорби. Некоторым людям требуется больше времени, чтобы исцелить скорбь, чем другим.

Жена Джина, Филлис, умерла всего за полгода до нашей свадьбы. Иногда, приходя с прогулки, Джин выглядел таким… больным, печальным. Но всегда улыбался мне. Я искательно заглядывала в его красивое лицо, гадая, что могло скрываться за улыбкой, в которую мне порой никак не верилось.

После прогулки Джин любил рассказывать мне о паре уток, живших на озерце, расположенном в пяти домах от нашего жилища.

– Эти утки знают меня, милая, и разговаривают со мной, – сказал Джин однажды. – Я кормлю их дробленой кукурузой. Но даже когда у меня нет при себе кукурузы, они выходят из воды, чтобы поздороваться. Я хочу, чтобы ты пошла со мной и увидела их.

И я отправилась с ним. При звуках его голоса утки, крякая, поплыли к нему через все озеро. Он наклонился к ним, когда они вперевалку выходили из воды. И каждый день после этого, когда Джин входил в дом после своих прогулок, я спрашивала: «Что сегодня рассказали тебе утки?» Как-то раз он ответил мне:

– Они сказали: «Не вздумай уходить с берега, пока мы до него не доберемся. Смотри, как быстро мы к тебе подплываем!»

В один холодный осенний день я услышала, что Джин, войдя в дом, снова и снова зовет меня по имени. Случилось что-то ужасное. Я побежала из задней половины дома в гостиную. Он сидел в своем кресле, наклонившись вперед, взявшись за голову. И плакал, не делая ни единой попытки скрыть слезы. Это одна из черт, которые я обожаю в своем муже. Он не убегает в ванную, не притворяется, будто что-то попало в глаз, – просто плачет. Я, приготовившись ждать, опустилась перед ним на колени.

– Он мертв!

Кто? – не поняла я. Кто мертв? Кто-то из соседей? Поговори со мной, Джин.

Наконец он взглянул мне прямо в глаза и заговорил, тихо, запинаясь:

– Селезень… он мертв.

Я вгляделась в лицо, полное ничем не сдерживаемой новой скорби.

– Он лежит там, словно кучка перьев. Его подруга плавает вокруг него кругами и кричит.

Я не знала, что делать, поэтому продолжала молчать. Через пару секунд Джин встал и сказал:

– Я должен похоронить селезня. Уточка не понимает, почему ее самец не может встать.

Я тоже поднялась с пола и стала смотреть, как муж идет к гаражу, берет лопату… И вдруг наш гараж показался мне иным миром. И я не была уверена, что мне можно входить в этот мир. Босая, не зная, как утешить мужа, я последовала за ним, чувствуя себя едва ли не непрошеной гостьей. Коснулась его плеча, так невесомо, что он мог бы с легкостью проигнорировать мое движение.

– Ты не против, если я тоже пойду?

Почему я говорю это шепотом?

– Да, я хочу, чтобы ты пошла со мной, – тотчас сказал он.

Боже, я не знаю, как ему помочь, не знаю даже, зачем иду с ним. Пожалуйста, помоги мне. Я побежала за туфлями и накинула куртку. Мы вместе отправились выполнять эту скорбную задачу.

Крики выжившей утки были слышны еще до того, как мы добрались до воды. Пока Джин молча копал яму в красной глине Джорджии, я сидела рядом с ним на земле, обняв колени руками. Вместо того чтобы смотреть на Джина или мертвого селезня, я уставилась на поразительное отражение ярких красных и желтых деревьев в чистой воде озера. Я очень старалась сосредоточиться на красоте осени, но панические крики утки мешали моим попыткам обрести безмятежность. Осиротевшая утка плавала возле того места, где Джин копал яму. «Кря! Кря! Кря!» – звала она. Полагаю, она думала, что Джин каким-то образом исправит ситуацию. Это было то самое место, на которое Джин приходил встречать уток на берегу. Утка продолжала крякать.