Павел Мариковский - Забытые острова

Земля была сухой и жаждала влаги. Мокрицы успели разойтись со своих зимовочных норок, разбились на парочки, и каждая из них построила неглубокую вертикальную норку с сильно суженным входом. Пустынные рачки еще не перелиняли, оставались неполовозрелыми.

Теперь мы снова останавливаемся здесь, и я спешу узнать, как живут мои давние знакомые. Мокрицы стали взрослыми. Самцы украсились зубчатыми гребнями и небольшим бугорком на голове, похожим на рожок. Самочки темнее, гладкие, чуть меньше размерами. Заботливые родители обзавелись детьми: крошечными светлыми, даже слегка прозрачными мокричками. В каждой семье их от семи до двадцати, сидят недалеко от входа, охраняемого самцом, прогреваются.

И в этот раз много загадок. Разрываю одну за другой норки подземных жителей, иного способа нет, чтобы узнать их дела, и не могу понять, что случилось. Мокриц очень мало по сравнению с тем, что было прежде. Осталось не более одной четверти, и те сохранились по возвышенностям. В норках нет того порядка, какой царил прежде, встречаются такие, в которых или только один самец, или одна самка. У одного холостяка оказалось две малютки. Куда делись остальные? Вижу и такую норку, в которую набилось до десятка взрослых самцов и самок. Они — явные бродяги — нашли на день совместный приют в брошенном убежище. Нахожу и парочку мокриц, едва начавшую готовить свое помещение. Это сейчас, в конце мая! И еще загадка. В одной норке кроме самца и самки две партии мокричек. Они различаются по размерам: кто покрупнее — в каморке повыше, кто поменьше — в каморке самой нижней. Не могла одна и та же самка дважды принести потомство, нет такого обычая у мокриц. Скорее всего хозяйка погибла, и ее место заняла другая, еще не успевшая принести потомство. Но почему она бросила своего супруга и норку? Долго раздумываю над тем, что произошло в мире этих маленьких тружеников пустыни.

После четырех лет изнурительной засухи май этого года выдался отменно хорошим. Теплый и насыщенный влагой воздух из Средиземного моря встретился над пустынями с холодным северным. По небу стали разгуливать облака, и с небольшими перерывами пролились дожди. Они оросили и солончаковую низину. Разжиженная и липкая глина проникла в норки мокриц, погубила их жителей. Не поэтому ли сейчас, после такой катастрофы, у самцов часть спинок, особенно та, которая украшена зубчиками, измазана прочно присохшей глиной? Бедные жители подземелий закупоривали собою вход в норки, спасая ее от затопления, тем же способом, каким они препятствуют вторжению незваных гостей…

Утром солнце засверкало над зеленой низинкой и быстро согрело землю. По ней всюду ползали мокрицы. Я пригляделся. Наверх вышла одна женская половина населения. Самцы сидели во входах, накрепко закрыв их своими зубастыми спинками. Самки были очень заняты, искали еду. То одна, то другая волочили к своему дому всякий мусор: сухие палочки, старые прошлогодние засохшие былинки, остатки колючих семян. Все это, если внимательно приглядеться, поросло черными грибками, они и составляли их главную пищу. Очень редко кто из мокриц тащил крошечный зеленый росточек, видимо разнообразивший столь скромную диету. Какие интересные создания! Нашли себе пропитание, никому другому не нужное, да еще такое, которого всегда вдоволь в самую тяжкую пору жизни пустыни, оказались вне конкуренции, царящей в мире животных.

Самочки неторопливы, но очень деловиты. Едва подтащив добычу к норке, они опускали ее одним концом во вход, тотчас же отправляясь за очередной порцией провианта. В это время самец затаскивал добытое в жилище. Но запасаемая еда, наверное, предназначалась для родителей, детей же, пока они малы, полагалось кормить отрыжками, точно так же, как это делают общественные насекомые — пчелы, осы, муравьи, термиты.

Утром, пока не поднялось высоко над горизонтом солнце, кое-где из норок показались малыши. Каждый из них, побегав вблизи своего дома и, видимо, приняв солнечную ванну, возвращался и прогревался в верхней части норки, вблизи входа.

В пробирке, куда я поместил несколько мокриц, мои пленницы быстро опорожнили кишечник, выделили плоские цилиндрики из земли. Таким способом, тяжким, с нашей, человеческой точки зрения, они, поедая землю и вынося ее наружу, строили свое жилище. Подобно дождевым червям громадная армия пустынных мокриц пропускала через свой кишечник массу почвы, одновременно разрыхляя ее и обогащая органическими веществами.

Сколько хлопот с нашей новой резиновой надувной лодкой «Пеликан»! Она тяжела, объемиста, но отзывы о ней самые похвальные: и устойчива, и работает с подвесным мотором, и Балхаш с его капризной погодой, неожиданными ветрами и штормами якобы ей не опасен. Судя по всему, наша байдарочка, движимая мускульной силой, ей во многом уступает.

Плоская лепешка на воде, которую легко и игриво болтают волны во все стороны, — таково первое ощущение от нашего нового суденышка. Старенький наш моторчик бормочет шумливо и с перебоями. Ветер свеж, и, если двигатель заглохнет, унесет нас в открытое озеро… Как добраться обратно? Коротенькими маленькими веслами не управиться.

Лодку болтает с боку на бок, иногда подбрасывает кверху, и тогда она со шлепком плюхается широким дном о воду. Брызгами залило одежду, небольшая лужа скопилась на дне. Но, слава богу, остров все ближе, мы причаливаем к его подветренной стороне. Здесь такая благодать, так тиха и спокойна вода и нет волн с белыми гребешками.

На острове хорошо! Нет следов ни домашних животных, ни человека. Чистые травы растут вдоль самого берега. В куртинке цветущего шиповника тихо реет густая стайка стрекоз-стрелок. Изумрудно-зеленые самчики такие нарядные по сравнению со своими скромно окрашенными охристо-зелеными подругами. Жужжат пчелы в белых зарослях толстолистного клоповника, от его мелких беленьких цветов исходит нежнейший аромат.

Наш фокстерьер первым выскочил на берег, забрался на вершину крутых скал. Оттуда раздаются громкие и тоскливые крики. Я спешу наверх и вижу пустынного кулика — авдотку. С полураскрытыми крыльями она бежит впереди собаки. Фокстерьер умен, знает — птиц трогать нельзя, да и нет смысла за ними гоняться, все равно поднимутся в воздух, оглядывается на меня, садится, не переставая наблюдать за незнакомкой.

Из сухой и коричневой травы вылетает другая авдотка. Обе планируют и в панике мечутся по траве, оглашая воздух тоскливыми громкими криками. С обрывистых скал поднялись несколько галок и затеяли гвалт, летая над нами.

Остров небольшой, слегка вытянутый, около трехсот метров длиной. Его поверхность с нетолстым слоем светлой почвы поросла низенькими пустынными злаками, красуются синие головки чеснока. В выгоревшей от летнего зноя траве скачет множество кобылок, среди них нет ни одной бескрылой. Между камнями по берегу, поближе к влаге, перебегают из убежища в убежище черные сверчки, всюду раздаются их короткие и отрывистые дневные трели.