Павел Мариковский - Забытые острова

С каждой минутой темнело. Красная зорька стала гаснуть. Погасли и оранжевые облака, Балхаш стал свинцово-черным, а стрекозы все еще продолжали свой промысел. Они были по-прежнему очень энергичны и торопливы. Днем я их не замечал такими, судя по всему, сумерки они избрали для охотничьих подвигов. В это время полагалось проявлять наибольшую ловкость и энергию, чтобы насытиться почти на целые сутки.

Но вот наступила темнота. Затих нежный и тихий звон облачка крошечных комариков. Только тогда исчезли стрекозы.

Зоологи очень любят объяснять поведение животных и особенно насекомых автоматическими реакциями на окружающую обстановку: свет, температуру, влажность и т. п. Хрущи, например, улавливают ничтожные изменения освещенности в наступающих сумерках, отправляясь все вместе на короткое время в дружный брачный полет, а когда их несколько видов в одном и том же месте, то каждый вид летает строго в свое время, приуроченное к определенному освещению. Так выгодно. За короткое время лёта легче встретиться, к тому же не мешая полету других видов, каждый из которых строго соблюдает установленный жизнью свой черед. Но не всегда столь простой автоматизм руководит их жизнью. Вот и сейчас я убедился, как явно дневные хищники стрекозы, когда выгодно, становятся сумеречными.

Утром следующего дня, едва взошло солнце, с островка раздалось несколько резких и громких криков, и в воздух стали подниматься бакланы. Небольшими и нестройными цепочками они покрутились над островком и, отлетев от него в сторону, уселись на воду. К ним тотчас же присоединились утки и несколько чаек-хохотунов. Лишь лебеди, спокойные и величавые, сверкали вдали белыми силуэтами.

Целый час плавали бакланы, то смыкались тесным кружком, то вытягивались длинной цепочкой, то устраивали что-то вроде хоровода. Когда птицы, тихо двигаясь, поворачивались в сторону, вся стая разом становилась то черной от спинок, то светлой от грудок.

Не знаю, может быть, плавание стаи бакланов было хаотичным, но мне казалось, что в этих разворотах и перестроениях происходило исполнение какого-то сложного ритуала многочисленного и не случайно собравшегося общества.

Потом все бакланы неожиданно снялись с воды, перелетели на берег, освещенный солнцем, посидели на нем, недолго погрелись на солнце, перелетели еще несколько раз и скрылись из глаз — отправились на охоту.

Пора пришла и нам сниматься с бивака и трогаться в дальний путь.

Дорога резко отошла от берега. Синее небо без единого облачка. Округлые холмы, однообразные, выжженные солнцем, горизонт, сверкающий струйками горячего воздуха, земля, пылающая жаром. Долго ли так будет? И вдруг справа — синий Балхаш в бордюре зеленых растений и цветов, в тростниках, тамарисках, с желтыми, подступившими к берегу барханами. Острый и приятный запах солончаков, водного простора — как все это прекрасно и не похоже на неприветливую пустыню!

Петляя по неторной дороге, мы находим удобное место возле воды на низком бережке рядом с илистым песком, по которому весело бегают кулички. Испуганные нашим появлением, взлетают белые цапли, с воды снимаются дремавшие утки. Не доверяют птицы человеку…

Вечером, когда стихает ветер, мы, забравшись в полога, с облегчением вздыхаем, предвкушая заслуженный отдых, в наступившей тишине раздается тонкий звон. То поднялись рои ветвистоусых комариков. Звон становится все сильнее и сильнее, комарики пляшут над пологами и садятся на них целыми облачками. Здесь их особенно много.

Под нежный и долгий звон комариков хорошо спится.

Рано утром озеро, как зеркало. Застыли тростники. Вся наша машина стала серой от величайшего множества облепивших ее со всех сторон комариков. Но вот солнце пригревает металл, и комарики перемещаются на теневую сторону. Потревоженные, они взлетают стайками, садятся на голову, лезут в глаза, запутываются в волосах. Брачный лёт еще не закончился, над тростничками, выдающимися мыском, пляшет громадный рой неугомонных пилотов. Здесь тысячи, а быть может, даже миллионы крошечных созданий, беспрерывно работающих крыльями. От них в застывшем воздухе — тонкий, равномерный и нежный звон. Но он не постоянен и неожиданно прерывается резким низким гулом.

Отчего бы это могло быть?

Внимательно всматриваюсь в висящее в воздухе облако насекомых.

Брачное скопище комариков почти целиком состоит из кавалеров, украшенных прекрасными пушистыми усами. Их беспрерывная пляска, тонкий звон и эти странные низкие дергающие звуки — испокон веков установившийся ритуал брачных отношений. Он имеет важное значение, когда комариков мало и надо посылать самкам особенно сильные и беспрерывные сигналы. Сейчас они вряд ли необходимы, при таком столпотворении.

Вот опять послышался этот дергающий резкий звук. И еще. Он довольно част и как будто возникает через равные промежутки времени. Как же я не замечал его раньше, хотя много раз наблюдал за комариками и их плясками? Приглядываясь, вижу, как одновременно со странным низким звуком облачко комариков вздрагивает и миллионы телец в строгом согласии по невидимому сигналу бросаются вперед и снова застывают в воздухе на одном месте. Так повторяется через каждые две-три минуты.

Какое значение имеют таинственные взметывания всего роя и странное подергивание, каков механизм, управляющий миллионным скоплением насекомых, и, наконец, какие органы чувств обеспечивают эту необыкновенную слаженность сигнальных звуков и движений?

Кто и когда сможет ответить на эти вопросы?

Давно все посохло, унылой и желтой стала пустыня. Почти исчезли и насекомые. Только одни кобылки туранские прусы все еще благоденствуют. Стойкое и массовое размножение их продолжается последние годы. Еще бы! Давно пропали дрофы, активные истребители саранчовых, исчезли стрепеты, степные куропатки. Очень мало и фазанов. Прежде эти птицы сильно сдерживали численность саранчовых.

Сейчас идешь по пустыне, и всюду во все стороны прыгают прусы, перелетают на небольшие расстояния, сверкают розовыми крыльями. Машина, идущая по дороге, тоже их побуждает к полету, и нередко, поднявшись в воздух, кобылки, перепутав направление, сталкиваются с ней, бьются в лобовое стекло, влетают в кузов.

Живется им на совершенно сухом корме нелегко, хотя их организм приспособился усваивать влагу, освобождающуюся от разложения в кишечнике пищи. Воду же они ощущают превосходно: тотчас же издалека сбегаются на мокрую землю под нашим походным умывальником. Если же бросить на землю остатки еды, богатые влагой: кожуру огурцов, корки дынь, арбузов, к ним начинается настоящее паломничество. Отталкивая друг друга мощными задними ногами и слегка награждая соперников тумаками, кобылки с жадностью пожирают еду.