Владимир Динец - Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников

Обстановка в нашей команде тоже не была легкой. Предлагая Насте присоединиться к нам на такой длительный маршрут, я был уверен в двух вещах. Во-первых, я знал, что Стася с Шурой – идеальные попутчики. Ничто, кроме серьезной болезни, не могло помешать им получать удовольствие от нашего путешествия, приключений и встречных красот. Они никогда зря не жаловались, не расстраивались из-за мелочей и не паниковали. Во-вторых, поскольку Настя была такой симпатичной и легкой в общении, я не сомневался, что им она сразу понравится.

Я ошибся. Впервые за год с лишним нашего знакомства Стася была чем-то недовольна без всякой логичной причины. Ей не нравилось присутствие Насти и то, что я уделял ей так много внимания. Я не думаю, что это было как-то связано с Настиным характером. Мои друзья просто беспокоились, что Настя может “увести” меня от нашего бродячего образа жизни.

Стася попыталась меня убедить, что Настя – не подходящая для меня девушка и мне надо с ней немедленно расстаться. Неудачная идея: даже если бы я не любил Настю, я бы не бросил ее одну в индонезийской глухомани. Я надеялся, что со временем все как-то утрясется, однако через несколько недель Стася заявила, что дальше оставаться в Настиной компании не намерена.

Прощание получилось грустным. Мы со Стасей и Шурой прошли немало приключений, и было обидно, что распадается такая замечательная команда. Но я не мог отказаться от собственного пути, чтобы продолжать путешествовать с ними.

Шура и Стася улетели в Малайзию, а мы с Настей направились дальше на восток, с острова на остров, продолжая искать крокодилов и нигде их не находя. Прошла еще неделя. Драгоценное лето уходило на бесконечные автобусные переезды, паромы, ловлю попуток, ночевки на автостанциях и в полицейских участках. Полиция была неизменно гостеприимной, а водители и пассажиры – веселыми. Иногда весь автобус пел хором по многу часов. Вскоре Настя выучила индонезийский настолько, что могла подпевать.

Нашим единственным утешением был дайвинг. Мы находились в так называемом Коралловом треугольнике – районе между Бали, Фиджи и Филиппинами, откуда происходят современные коралловые рифы. Разнообразие подводной фауны там совершенно ошеломляющее и намного выше, чем на более молодых рифах Красного и Карибского морей. Погружаясь в море с аквалангом на час, вы чувствуете себя так, будто у вас есть полдня на посещение всех музеев Рима. И даже если вы не ныряете, трудно не заметить, что все остальные моря кажутся скучными и бесцветными по сравнению с водами Треугольника. С палубы корабля можно разглядеть цвета рыбок на глубине двадцати метров. И само море необыкновенно яркое – постоянно меняющаяся смесь лазури с бирюзой. Конечно, поскольку вы в Азии, приходится научиться не обращать внимания на тысячи плавающих по поверхности пластиковых пакетов и валяющихся на дне обрывков сетей. Но при нынешних темпах загрязнения все моря и океаны мира скоро окажутся покрыты мусором, так что лучше привыкать заранее.

К сожалению, многие рифы Треугольника уже разрушены рыбной ловлей с помощью динамита и цианида. Цианид просто выливают в воду; он убивает все живое вокруг, но небольшой процент рыб оказывается оглушенным, а не мертвым. Этих рыбок вылавливают и отправляют на продажу в морские аквариумы развитых стран, причем большинство погибает при транспортировке. В результате на каждую коралловую рыбку, попадающую в зоомагазин, приходится несколько тысяч погибших. Кроме того, в Треугольнике, как и почти везде в морях вокруг Азии, исчезли акулы и морские коньки. Акул ловят ради плавников, из которых делают суп, а морских коньков – для изготовления популярного в Азии порошка, якобы служащего средством профилактики разводов.

Нам особенно понравилась трехдневная поездка в национальный парк Комодо. Это край маленьких вулканических островов среди спокойного моря, с роскошными коралловыми садами под водой. Один из закатов, которые мы там видели, сопровождался фантастическим “зеленым лучом”. Я не раз наблюдал этот редкий оптический эффект, но в Комодо он был особенно ярким: в тот момент, когда верхний край солнца должен был вот-вот исчезнуть за горизонтом, он вдруг стал изумрудно-зеленым, окрасив в такой же цвет небо и море.

Но и в этом раю были свои змеи. Когда мы остановились на одном из островов, чтобы посмотреть на комодских варанов, сотрудник парка втихаря предложил продать нам за две тысячи долларов чудесного детеныша питона особенно редкого вида, строго охраняемого индонезийскими и международными законами. Местный фотограф, плывший с нами на лодке, был в отчаянии: “Вот не везет! Как раз сейчас у меня нет британской визы. Провезти бы этого малыша под рубашкой в Лондон… Я там знаю торговца, который за него и десять тысяч заплатит!”

Пожалуй, самый интересный из индонезийских островов – Сулавеси. Он никогда не соединялся с Азией или Австралией, поэтому фауна там в основном уникальная и необычная. Даже на карте он выглядит странно, словно огромная буква К. Мы решили добраться туда самолетом, но даже это оказалось непросто: моя индонезийская виза уже истекала, поэтому пришлось покинуть страну хотя бы на несколько часов (еще одно типично мудрое и логичное визовое правило). Мы вернулись с Флореса на Бали, Настя полетела прямиком на Сулавеси, а мне пришлось лететь через Малайзию.

Подобно почти всем островам Индонезии, Сулавеси за последние полвека потерял большую часть лесов. Узнать, остались ли в окрестностях деревни леса, можно по птицам, которых там держат в клетках. Содержание птиц – индонезийское национальное сумасшествие: в стране в крошечных клетушках мучится около пятидесяти миллионов птичек. Некоторые виды из-за этого оказались на грани исчезновения, потому что чем реже становится птица, тем большие деньги готовы за нее отстегнуть богатые индонезийцы, хвастающиеся друг перед другом редкостями. Если в деревне под крышами домов висят клетки с обычными горлицами, бюльбюлями и канарейками, значит, все окрестные леса вырублены и вместо них теперь поля и плантации. А если в клетках сидят десятки разноцветных птичек одна другой красивее, значит, где-то поблизости еще остался лес.

Пересечение Сулавеси с юго-запада на северо-восток заняло у нас неделю. В центре острова мы заглянули в район Тана-Тораджа, знаменитый своими жизнерадостными погребальными обрядами, похожими на обычаи родственных горных племен Филиппин и Мадагаскара. Умерших не хоронят, а складывают в общественный дом в форме лодки под названием тонгконан , где они лежат несколько недель, пока их родственники приносят в жертву буйволов и пируют. Потом останки складывают в гробы, которые либо подвешивают на труднодоступных обрывах, либо прячут в специальных пещерах. Вокруг гробов и в домах, где умершие раньше жили, их родственники расставляют тау-тау – деревянные куклы умерших, мастерски сделанные и очень реалистичные. Тау-тау в основном изображают стариков, поэтому деревни Тана-Тораджи порой выглядят как дома престарелых для кукол. У них внимательные или улыбающиеся лица и редкие седые волосы. Их никто не боится – наоборот, их любят, о них заботятся, и у них спрашивают совета в важных делах.