Джон Дэвис - Операция Носорог

— Что-нибудь почувствовал?

— Немножко, — выдохнул Ричард.

— А вот и нет, — возразил фельдшер. — Кожа онемела, ты чувствуешь боль в глубине раны. Думай о своей девушке.

— Советую тебе тоже думать о своей девушке, — обратился он ко мне.

— Ладно, — отозвался я.

Фельдшер продолжал зашивать рану. Он наложил двадцать девять швов; я думал, этому конца не будет, но Ричард и впрямь перестал чувствовать боль, и тогда мне стало малость полегче, и со швами рана смотрелась куда лучше.

В ту же ночь я повез Ричарда дальше, в Солсбери.

Уже стемнело, когда вечером следующего дня мы с Томпсоном вернулись в Ньямасоту. Подойдя к своим палаткам, я тщетно высматривал Брайтспарка Тафурандику. Несколько раз позвал его, злой как черт от голода и усталости. Наконец сердито извлек из сумки бутылку пива и примостился на складном стуле перед костром. Я почти управился с бутылкой, когда появился Брайтспарк Тафурандика. Он держал под мышкой испуганную курицу.

— Где ты пропадал?

— Я ходил покупать для нас курицу, нкоси, — обиженно ответил он.

— Ты ходил пить пиво, черт бы его побрал!

Брайтспарк Тафурандика продолжал изображать обиду.

— Да я пива этого в рот не беру. Я купил для нас отличную курицу.

Он нечаянно зацепил ногой оттяжку палатки, шлепнулся на четвереньки, и курица бросилась наутек. Хлопая крыльями и кудахтая, она испуганно промчалась через лагерную площадку, обогнула костер, нырнула в траву и благополучно скрылась в ночном мраке. Брайтспарк Тафурандика вскочил и ринулся вдогонку, выкрикивая нехорошие слова. Я и не подозревал, что старый хрыч способен развивать такую прыть. С шумом он исчез в траве, приказывая курице вернуться. С минуту продолжался треск и топот, потом Брайтспарк изменил тактику, попробовал приманить беглянку вкрадчивыми уговорами и клохтаньем. Ничего не добился и вернулся к палатке.

— А теперь согрей мне воду помыться и приготовь еду, — сказал я, перейдя на чилапалапа.

Брайтспарк Тафурандика с досадой вглядывался в темноту, поглотившую вероломную хохлатку.

— Как там молодой европеец? — спросил он недовольным голосом.

— В порядке.

— Доктор наложил ему швы?

— Много швов, — ответил я.

— Э-хе-хе, — Брайтспарк покачал головой. — Верно сказал прорицатель, что он будет ранен.

— Вздор, — возразил я. — Все эти прорицатели — вздор.

Мои слова потрясли Брайтспарка Тафурандику.

— Прорицатели вовсе не вздор! Так же верно, как то, что есть Бог на небесах.

— Бог? — Я пристально поглядел на небо. — Где Бог? Что-то я его не вижу.

— Бог — на луне, — объяснил Брайтспарк Тафурандика.

— На Луне? Но американцы побывали на Луне и не встретили там никакого Бога.

Брайтспарк Тафурандика уставился на меня через костер.

— Вы, в самом деле, — медленно произнес он, — верите в этот вздор?

— Какой вздор?

— Что американцы побывали на Луне.

— Конечно, — сказал я.

Брайтспарк Тафурандика смерил меня недоверчивым взглядом.

— Э-эх! — печально вымолвил он.

— А ты не веришь? — спросил я.

— Верю ли я? Конечно, не верю! Только женщины и мальчишки способны поверить в такое.

— Но ведь есть фотографии, — сказал я. — Снимки.

— Снимки… — протянул Брайтспарк Тафурандика, вдвойне разочарованный: мной и курицей. — Это все выдумано, чтобы досадить русским.

— А русские побывали на Луне? — спросил я.

Брайтспарк посмотрел на меня с досадой.

— Никто не может побывать на луне, нкоси. Потому что это невозможно.

— Вот как? А в прорицателей ты веришь?

Брайтспарк Тафурандика рассердился.

— Что сказал прорицатель про первого европейца, который погиб? Что он сказал про молодого европейца, который пострадал вчера? — Он погрозил мне указательным пальцем. — Вам следует поберечься, нкоси. У вас ведь светлые волосы.

— Ну, не такие уж светлые, — возразил я.

— Очень даже светлые на солнце. А следующим, до кого доберется чипимбири, будет человек со светлыми волосами.

— Ты боишься за свое жалованье? — спросил я.

Я не больно-то верю в прорицателей и колдунов, но Фосбери погиб, а молодой Ричард попал в переплет, и я искренне радовался, что у меня не такие светлые волосы, как у Томпсона, у Куце и у Невина.

В последних числах августа пришел конец долгой засушливой зиме, и на Руйе у границы Мозамбика стало несравненно жарче, твердая горячая земля стала еще горячее и тверже, сухой буш — еще суше, и скелеты деревьев отбрасывали скупую тень, и прибавилось летучей пыли, и в сухих руслах песок обдавал отраженным солнечным зноем. Через месяц-полтора, когда земля вовсе омертвеет, начнутся большие дожди и придется прекратить операцию «Носорог». В конце августа на Руйе операция была почти завершена. Осталось совсем немного носорогов, мы почти всех вывезли, и в последнюю августовскую неделю следопытам приходилось труднее прежнего. Зная, что их преследуют, носороги все время были настороже, и следопытам приходилось по раскаленным каменистым холмам забираться далеко от лагеря старины Нормана, чтобы обнаружить хоть какой-то след, и, когда являлись туда, зверь успевал уже отойти на изрядное расстояние, и только под вечер мы настигали и обездвиживали его и только после полуночи привозили в Ньямасоту.

В начале последней недели августа на Руйе, по нашим подсчетам, оставалось всего три чипимбири, если верить следам: самка с полувзрослым детенышем и старый самец, который жил отшельником у самой мозамбикской границы, тот самый, которого местные жители считали белым. Мы видели его следы, но не видели самого зверя. Следы были крупные. Нам очень хотелось, чтобы он и впрямь, как говорили африканцы, оказался белым, хотя мы не очень-то в это верили. Никто еще не описывал носорога-альбиноса. Скорее всего, он казался белым из-за оттенка почвы в местах лежки. Мы вышли на следы самки и детеныша, они направлялись к границе, потом к ним прибавился след еще одного взрослого носорога. Целый день шли мы по этим следам, но до ночи так и не увидели зверей.

На другой день, едва рассвело, мы вернулись туда, где накануне прервали поиск, и снова пошли по следу. Уже под вечер увидели всех троих — самку, детеныша и самца, и самец, в самом деле, был белого цвета. Нас разделяло примерно сто двадцать метров, и над травой выступали только спины зверей, однако было очень похоже, что самец и впрямь белый. Возможно, так казалось из-за приставшей к его коже глины, но в таком случае это была какая-то необычная глина. А может быть, нам представилась возможность поймать первого в мире носорога-альбиноса?

Мы притаились и стали наблюдать. Животные держались вместе — либо потому, что у них была пора спаривания, либо потому, что их свел вместе страх перед настойчивыми преследователями. Ветер дул в нашу сторону. Носороги вели себя беспокойно, настороженно, но видеть нас они не могли. С двумя ружьями можно было попытаться обездвижить сразу и самца и самку, но приближение темноты не позволяло потом отыскать их, разбегись они в разные стороны. Если же стрелять в самку и детеныша, они побегут вместе. Мы очень жалели, что нельзя сразу взяться и за самца: снова выследить его будет очень трудно. Томпсон и Холл стали подкрадываться к носорогам, мы остались на месте, наблюдая. Самец все время был настороже, охраняя самку и детеныша, но мы были надежно укрыты, и ветер был для нас благоприятный. Томпсон и Холл приблизились на шестьдесят метров к самке и детенышу, но все еще не могли разобрать — верно ли, что самец альбинос. Мы здорово огорчались, что нельзя обездвижить самку и самца одновременно. По сигналу Томпсон и Холл выстрелили вместе, поразили самку и детеныша, и все три зверя обратились в бегство.