Жозеф Рони-старший - Обезьяны

— Они этого очень не любят, — заметил с удовольствием Сит.

Он опять приложил руки ко рту и издал тот же неприятный крик. Мы прислушались к его зловещим отголоскам. То же делали и обезьяны. Как бы в ответ на него где-то вдали послышался вой шакала. Одноухий павиан произнес «уф, уф» и сошел со своего места. Очевидно, он решил, что мы вступили в соглашение со злейшим врагом павианьего рода. Среди осаждающих началось движение, поднялся шум. Каждый павиан делал «уф, уф», вставал на все четыре конечности и глядел на нас сверкавшими злобными глазами.

Сит снова испустил крик, и после этого несколько павианов вышли из круга, отправившись в сторожевой обход. Главная масса обезьян осталась у скалы, смущенная и присмиревшая.

— Насторожились, — прошептал Сит. — Понимают, что значит этот крик.

С промежутками в течение десяти минут он несколько раз повторил свой странный крик, разносившийся далеко кругом по долинам. Павианам от этого крика делалось все больше и больше не по себе. Многие из них успели куда-то скрыться.

Прошло с час времени. Вдруг, как только замолкло последнее эхо, примчался издалека ответный крик. Он донесся со стороны пересохшего русла, слева, и мы выслушали его с бьющимся сердцем.

Я не могу описать этого крика. Конечно, вам знакомо мяуканье кошки. Так вот, представьте себе такое же мяуканье, только в десять раз громче, в десять раз неприятнее и в десять раз злобнее. От этого крика у нас по спинам пробежали мурашки.

Сит сейчас же послал ответ, но на этот раз как-то нерешительно, словно боясь нарушить полную тишину.

Павианы услыхали и поняли. Старый самец покинул свой пост скорее с поспешностью, чем с достоинством, и прошел через толпу обезьян, расталкивая их направо и налево. Через несколько мгновений все павианы тихо и проворно исчезли.

Для меня и для Тедди все это было непонятной тайной. Сит притаился у входа в пещеру, приложив к плечу приклад своей винтовки, и минут пять мы ждали, притаив дыхание.

При свете луны за скалою, шагах в сорока от нас мелькнула чья-то тень. Это был леопард. Оглядевшись налево и направо, так как он, очевидно, знал о присутствии здесь павианов, леопард осторожно пошел прямо на нас. Но вдруг он остановился и стал подозрительно нюхать воздух. Луна освещала его белую шею и грудь. Если когда-нибудь во мне билась охотничья жилка, то именно в эту минуту. Сит наклонил голову и смотрел. Мы ждали выстрела, но выстрел так и не последовал.

Сита тоже охватил охотничий восторг. Он, видимо, любовался красивым могучим зверем. Любовался как настоящий знаток.

— Неприлично будет со стороны белого охотника, — сказал он наконец, — подманить такого великолепного зверя любовным криком и потом подстрелить его, как шакала. К тому же он нас выручил из беды своим появлением здесь. Мы все трое обязаны ему жизнью.

Он хлопнул в ладоши, и леопард исчез.

Мы вернулись домой еще до света и без всяких дальнейших приключений.

Крик Сита оказался подражанием любовному призыву леопардов. Подражание было настолько удачно, что леопард вдался в обман, прибежал и своим появлением распугал павианов.

— Не стреляйте лучше, Томпсон, — сказал Джек Мильн. — Ведь это обезьяны гуннамун, а они считаются священными. Кроме того мне не хотелось бы иметь стычку с этими чучелами, если бы им вздумалось спуститься сюда.

Томпсон нехотя опустил ружье, презрительно улыбнувшись углами губ. Джек Мильн заметил улыбку, и сквозь смуглую кожу его лица, загорелого от солнца, проступила густая краска.

— Так и быть, — сказал Томпсон, — не буду стрелять, если вы боитесь.

— Нисколько не боюсь, — возразил Мильн с невозмутимым видом. — Но дело в том…

В эту минуту Стэн Гиббс прервал их, слегка ахнув от изумления.

— Ах, чорт возьми! — воскликнул он, указывая в сторону обезьян. — Посмотрите, что они делают вон с той маленькой мартышкой. Это, наверное, чужая обезьяна, которая попала к ним случайно.

Все трое стояли в заброшенном водоеме древнего индусского храма. Над их головами сверкало знойное солнце, бросая дрожащие блики на большие глыбы железной руды, окаймлявшие огромный водоем, обрисовывая яркой светотенью длинный ряд ступенек, ведших из водоема к древнему индусскому городу, и проливая потоки света на высокую башню храма, поднимавшуюся перед ними.

Все трое — Джек Мильн, Стэн Гиббс и Томпсон — стояли и внимательно осматривали храм.

Он представлял собою самое странное зрелище, какое они видели с той поры как двинулись из Буррипура. Высокая башня храма буквально кишела обезьянами — огромными серыми косматыми обезьянами.

Они сидели на каждом шпице и на вышке, лопоча, кривляясь и кормя детенышей. Они раскачивались под каждым фантастическим изгибом, за который могли ухватиться своими цепкими руками, безостановочно боролись, дрались и тараторили, и шум от всей этой сумятицы доносился до людей, стоявших внизу, в водоеме, и внимательно наблюдавших за ними.

В эту минуту произошло неожиданное событие. Маленькая черная обезьянка бриндабунд, с смешным серым усатым лицом и длинной шерстью пробралась какими-то судьбами в древний храм, и это взбесило гуннамунов. Обезьянка бриндабунд прыгала и проносилась с быстротою молнии сквозь толпы серых гуннамунов, вскрикивая и повизгивая от страха, а они тянулись к ней своими цепкими руками и щелкали на нее зубами, пока она не добралась до самой вершины башни. Здесь она уселась на узеньком гладком карнизе и, вытянув вперед руки, ждала первого гуннамуна, который взберется наверх, чтобы столкнуть его с башни.

— Смотрите, смотрите! — воскликнул Гиббс, который, закинув назад голову и прикрыв рукою глаза, смотрел на маленького бриндабунда, сидевшего на верхушке древнего храма.

Большой серый гуннамун вскарабкался наверх и старался схватить бриндабунда. Но черная обезьянка оттолкнула его лапами. Большая серая обезьяна пошатнулась и с визгом упала в водоем почти у самых ног молодых людей. Минуту спустя за ней полетела другая, потом третья. При падении все они расшибались до-смерти.

— Это их остановит, — заметил Гиббс.

Джек Мильн кивнул головою.

— Черная обезьянка выбрала себе неприступную позицию, — сказал он. — Она будет сидеть там до наступления ночи, а затем улизнет.

Томпсон погладил спусковую собачку своего ружья, руки у него так и чесались.

— Ужасно хочется подстрелить хоть одну обезьяну, — сказал он.

— Очень глупо, Томпсон, — возразил Гиббс резко. — Не слышали вы, что ли? Ведь это священные обезьяны, и если вы застрелите одну из них, на нас накинутся туземцы, — не говоря уже о самих обезьянах.