Елена Романова - Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

— Шшшш! Вали отсюда, мурло собачье, живо! Тут и без того тесно. Не хватало еще из-за тебя на живодерню угодить!

— Как это, вали? Там ведь облава, — испуганно прошептала я и прислушалась.

— А мне какое дело? — злобно прошипел кот, высвобождаясь из-под меня. — Мою сардельку спереть ума хватило, небось и спрятаться сумеешь.

— Ничего подобного, — вежливо возразила я. — Сардельку мне Сандро подарил.

— Подарил?! — усмехнулся кот. — Как же! Ты что, за дурака меня держишь? Будет тебе Сандро сардельки направо и налево разбазаривать. Он же торгаш. А торгаши, они не то что из-за сардельки, из-за сардельной шкурки удавятся.

— Вот и неправда! — возмутилась я. — Он нас с Клепой и ветчиной, и колбасой телячьей, и лавашем, и сосисками угощал.

— Вас с Клепой? Так тебя что, Царица Египетская сюда притащила?

— Ага.

— Ну и дура…

— Кто? — не поняла я.

Кот посмотрел на меня так, словно обо мне нечего было и спрашивать, и хмуро буркнул:

— Царица.

Потом покосился на мою сардельку и добавил сквозь зубы:

— Пес коту не товарищ. Пес коту классовый враг!

— А мы с Клепой как раз товарищи, — с достоинством заявила я. — Мы с ней даже, можно сказать, большие друзья.

— Друзья?

— Ага.

— Отдавай сардельку! — неожиданно потребовал кот, явно на что-то обидевшись.

Такой наглости я никак не ожидала.

— Это моя сарделька. Мне ее Сандро подарил…

— Не отдашь, значит?

— Не отдам.

— Ах так! Ну держись, вражья морда! Я тебе покажу кузькину мать! Навек запомнишь, как честных котов обкрадывать!

Кот изловчился и вцепился зубами в кончик сардельки. Но тут совсем близко над нашими головами послышались голоса. Кот испуганно прижал уши и выпустил сардельку.

— Я с этой шельмы живьем шкуру сдеру! — гудел рассерженный женский бас. — Все коты как коты. Один он никому житья не дает, чума полосатая! Все, лопнуло мое терпение. Будем службу по отлову вызывать.

Мимо ящиков решительно прошлепали стоптанные рыжие сапоги. За ними вприпрыжку скакали новенькие мужские ботинки.

— Давно пора, Дарья Дормидонтовна, — оживленно поддакнул владелец ботинок.

— Только попадись мне, экспроприатор драный! Лучшую связку сарделек утащил, — сокрушалась тетя Даша. — А я ведь его, подлеца, еще подкармливала, жалела.

— Да, благодарности от их кошачьего племени не дождешься…

Спустя пару минут сапоги и ботинки проследовали в обратном направлении.

Опасность, кажется, миновала. Я с интересом посмотрела на своего нового знакомого. Не он ли и есть та светлая личность, о которой мне вчера рассказывала Клепа?

Кот был тощий и облезлый. На тонкой шее, как хризантема на стебле, нелепо торчала несоразмерно крупная вихрастая голова. «Надо же, какой башковитый, — изумленно подумала я. — И какой полосатый. Да, это точно он».

— А я вас знаю, — бодро начала я. — Вы Мурзиков, вы здесь недалеко в подвале живете.

— Никакой я не Мурзиков! — оскорблено взвился кот. — Забудь. Это меня так враги дискредитируют. Зови меня лучше Герой или Чистое Сердце. Не то морду расцарапаю. И про подвал тоже забудь. Не в подвале я вовсе живу, а в подполье.

— В подполье? Это как?

— А так. Ушел из родного дома. От удобной и сытой жизни ушел. Взял и ушел, сам, по идейным соображениям, — кот немного помолчал, затем продолжил: — Не могу я спокойно смотреть, как кошачий род голодает. Ты сама посуди, зачем этой старой карге Дормидонтовне столько колбасы? Она ведь ее одна все равно не съест.

— Не съест, — согласилась я.

— Пропадет колбаса почем зря, — вздохнул кот.

— Пропадет, — опять согласилась я. — А может, ее просто попросить надо как следует, и она сама нас угостит?

— Ха! Ни за что не угостит! Кто же от колбасы добровольно откажется? Вот ты, например, можешь от колбасы отказаться?

— От колбасы?! А зачем?

— Из принципа.

— Нет, из принципа не могу, — честно призналась я и на всякий случай подтянула сардельку к себе поближе. — Колбаса, она вкусная.

— Примитивные вы все-таки существа, собаки. Вам бы только брюхо досыта набить…

Я неопределенно вздохнула.

— Мурзиков… — ворчал кот. — Придумают тоже. Что это за имя, Мурзиков, это ж уже просто фамилия какая-то получается. А откуда, я вас спрашиваю, фамилия у кота, рожденного в подполье?!

— В подполье? — переспросила я. — Не понимаю. Тогда откуда же вы ушли по идейным соображениям?

— Что, самая умная, да? Сидишь, так сиди спокойно. Нечего тут не по делу мозгами шевелить, а то я тебе вмиг сотрясение устрою. Все, вылезай давай. Некогда мне тут с тобой рассиживаться. Я, может, еще на соседний рынок успею сгонять. У меня там рыбный ларек на примете имеется.

Подхватив сардельку, я протиснулась в щель и вылезла наружу. Следом за мной выскочил Мурзиков. Не попрощавшись, он воровато оглянулся и заспешил к выходу.

А я подумала: пожалуй, Клепа насчет Мурзикова права. Не очень приятная он личность. Хоть и радеет о всеобщем благоденствии. Кстати, мне почему-то показалось, что он не столько о чем-то радел, сколько зарился на мою сардельку. Или мне это только показалось?

Впрочем, долго размышлять о свойствах личности и устремлениях Мурзикова времени у меня не было. Мне пора было отправляться на поиски Челочки. Я огляделась вокруг, чтобы сориентироваться на местности, и бодро потрусила к трамвайной остановке.

Слов было не разобрать. Разве только отдельные восклицания, вроде: «Ах! Ну и ну! Боже мой!». Но по ним составить представление о сюжете утренней дискуссии не было никакой возможности. Разговор происходил на кухне, при закрытых дверях, в режиме строжайшей конспирации. Что бы это могло значить? Спросонья я терялась в догадках. Теряться в догадках, зарывшись в ласковую прохладу подушки, было приятно. И верхом блаженства было сознавать, что никто не придет тебя будить ни свет ни заря, что не нужно подскакивать с кровати, натягивать ненавистную форму и тащиться в темень, мороз, пургу на другой конец города. Ничего этого не будет целых две недели. Целых две недели полного и безоговорочного счастья! И можно вставать теперь, когда захочешь и завтракать в обед, а вечером допоздна смотреть кино или рубиться часы напролет в «Жанну Д'Арк» за компьютером…

Но что же все-таки происходит на кухне? Мамин голос, обычно мягкий и спокойный, сегодня, точно школьный звонок, настойчиво и тревожно теребил мое сознание. И предвещал он, судя по всему, большие неприятности. Только вот кому? Что стряслось, пока я спала? Неужели Фуфа сгрызла вешалку в коридоре? Или папины ботинки? Или, что уж совсем никуда не годится, сжевала бабушкин индийский коврик? В том, что виновницей экстренного совещания на кухне была Фуфа, я уже не сомневалась. Ее писк за дверью не умолкал ни на минуту.