Анатолий Онегов - Пелусозеро

Значит, по тем, старым, законам, а не по законам болот и запруд живут и твои окуни. О Пелусозеро! Оседая древность! О верность истории! О мудрость седин!

Через несколько дней ветер успокаивается, и я снова отправляюсь на ночную луду. Я снова в лодке, снова трепетное ожидание, снова замерший поплавок. Над лудой такая же летняя ночь, такие же пастельные тона воды, тот же сумрак, те же комары, ждущие моей дани. Но сегодня отдавать комарам дань не за что… Ночная луда оказалась пустой.

И еще одна несостоявшаяся ночь-надежда… И еще, и еще… О Пелусозеро! Кем было ты для тех людей, пришедших на твои берега и давших тебе твое имя?.. Познали или не познали они до конца все твои тайны?..

Кроме окуней у Пелусозера, северного, глубокого, лудистого, родниково-чистого, была и еще одна тайна: в озере не было ни ряпушки, ни сигов – не было настоящей северной рыбы.

Был хариус – он и сейчас есть в реке, а вот ряпушки и сигов не было никогда. Почему?

Сколько этих «почему» осталось у меня после первого лета, проведенного на берегу Пелусозера…

Лето подходило к концу. По южному, летнему берегу, обращенному к солнцу, уже начали разгораться первые рябины. Уже давно упала на землю отяжелевшая от зрелости, не собранная никем малина, а к узеньким лесным тропкам то там, то тут стали выбегать веселыми кучками желтоголовые опята.

Вода в озере похолодала. Я опять вспомнил о мормышке и как в начале лета, принялся разыскивать окуней около каменистых мысов-скатов. И окуни снова явились на свои окуневые места. Правда, это были пока не самые солидные представители племени полосатых рыб. Окуни бойко били по крючку, скрытому в кусочке червя, отчаянно сопротивлялись, и натаскать таких озорных рыбок на хорошую уху можно было самое большее за полчаса.

Такая бестолковая ловля-суета быстро надоедала. Я брался за спиннинг и тщетно старался соблазнить пелусозерских щук самыми, с моей точки зрения, неотразимыми блеснами. Но щуки Пелусозера вели себя еще хуже здешних окуней – они исправно попадались на жерлицы, расставленные по краю тростникового мыса, уносили с собой многометровые шнуры переметов, в клочья рвали рыбацкие сети, но наотрез отказывались и от блесен и от снасточки с настоящей рыбкой… Почему?

Теперь каждое предосеннее утро рождалось в густом холодном тумане. В тумане я осторожно отводил лодку от берега, боясь побеспокоить чаек, все еще спящих на моих мостках. Затем я тихо опускал в воду кормовое весло и неторопливо уходил навстречу поднимавшемуся солнцу.

Вслед за ветрами августа на Пелусозеро опустилась предосенняя тишина, и в этой тишине было хорошо слышно, как на таежных озерах перекликаются гагары… Га-га-га-гага-га… – нетерпеливо повторяла одна птица. Га-га-га-га-гага… – так же часто и настойчиво гоготала другая на другом озере. А потом они вместе, торопливо гогоча, куда-то летели высоко-высоко у меня над головой.

На Бодунове острове с сухой березы, что стояла у самой воды, я спугнул сонных ворон. Вороны зябко поеживались от холодного утреннего тумана, нехотя расправляли крылья, будто демонстрировали свое желание тут же скрыться от незваного гостя, но никуда далеко так и не улетали. Я плыл дальше, не оборачивался назад, а потому точно не знал, что делали эти вороны после меня, – скорей всего они снова предавались безмятежному сну…

На середине озера туман уже дотаивал, и от него оставались здесь только сизые полоски, которые последними мутными ручейками неторопливо плыли к берегу… Я оставил весло. Где-то здесь была та самая луда, куда столько раз я приплывал по ночам. Сейчас совсем разойдется туман, и я точно определю, где именно эта приподнятость дна. А пока, сидя в лодке, можно просто так пару раз забросить вот эту желтоватую спиннинговую блесенку с красной шерстинкой на крючке.

Взмах удилищем. Метров двадцать я слежу за блесной, затем она тонет сначала в тумане, а потом в воде. Я жду, когда блесна ляжет на дно. И она достигает дна на пятом или шестом счете. Значит, я не ошибся и почти точно выщел на луду.

Блесна легким рывком удилища поднята со дна, и вот она уже пошла обратно к лодке. Блесна идет тяжело, будто не желает возвращаться ко мне. Удилище напряжено и часто дрожит вслед за блесной… И вдруг ударом сгибается к воде!.. И там, внизу, как обычно после удачной подсечки икак всегда необычно и неожиданно родив в тебе трепетную страсть, заходила хорошая рыбина.

Нет, это не щука – нет щучьих рывков. Это окунь – это его тупые потяжки и кажущееся послушание… У борта лодки сноп брызг, но эти брызги вылетают уже из подсачека. Окунь! Да какой хороший! Откуда ты после стольких дней тишины?

Окунь успокаивается в корзинке, а я все еще переживаю встречу и не тороплюсь со следующим забросом…

Туман редеет совсем, и наконец ясно проступает утренняя гладь воды. Но что это? Почему гладь вздрагивает? Кто рябит эту спящую воду?.. Ветра нет. Нет даже дыхания ветерка… Рыбки! Какие-то крошечные рыбки, поднявшиеся к поверхности, поднявшиеся разом на огромном пространстве, теребят воду.

Я опускаю в воду весло, и лодка медленно идет навстречу этой живой ряби. Рыбки совсем рядом – я вижу их, этих крошечных мальков-стрелочек, темненьких и очень узеньких, совсем непохожих на мальков плотвы, подлещика и даже уклейки… Кто это?.. И тут мои размышления прерывает знакомое окуневое чмоканье. Оно раздается совсем рядом с лодкой. Широкая роговая пасть – хлюп-хлюп-хлюп – смыкается над мальками-соломинками. Чмок-чмок-чмок – раздается справа, слева, впереди, сзади…

Боже мой! Это же тот самый окуневый бой, который мы знаем по июльским дням на наших волжских водохранилищах!.. Чмок-чмок, хлюп-хлюп – расходятся круги по всей глади утреннего озера. Надо срочно, сейчас же забрасывать блесну – окунь будет тут же, мгновенно! Но я как зачарованный сижу в лодке среди этого пелусозерского окуневого, почти осеннего боя и не помню сейчас ни о каком спиннинге.

Конечно, корюшка, корюха – как зовут ее здесь! Это ее мальки, поднявшиеся с глубин, где онитаились все летнее время, позвали за собой полосатых охотников. Конечно, корюшка-корюха, опустившаяся с весны на глубины, держала там окуней и отпускала их только в ночные походы на луды, да и то не всегда. И сейчас еще сама корюшка на глубине – взрослые рыбешки поднимутся из глубин, покажутся лишь по настоящим утренним холодам. А пока сюда, к луде, вышел только малек. И следом за ним поднялся окунь.

Окуневый бой-охота за мальком продолжается вот уже более получаса, бой перемещается по озеру – охотники движутся за добычей. Я присматриваюсь к чмокающим рыбам и вижу, что среди охотящихся не так уж много солидных охотников, – главные ударные силы окуневых отрядов все еще остаются на глубине, все еще стерегут главную добычу – взрослую корюшку, а сюда следом за мальком поднялись охотники помоложе. Да, это еще только начало настоящей окуневой охоты – жора.