М. Эльберд - Воспоминания охотничьей собаки

Шли дни. И все они были необычайно теплыми. Еще не выпало ни одного холодного дождя. И даже не ныли мои суставы, пораженные профессиональной болезнью охотничьей собаки. (Кажется, я уже говорила, что эта болезнь называется ревматизмом).

Несколько раз приезжал Директор — Хозяин моего Хозяина. И всякий раз Лесничий пожимал плечами и говорил:

— Что за осень! Прямо не октябрь, а настоящий август. Лист еще густой, бурьян в лесу — выше пояса!

Директор задумчиво покачивал головой и отвечал:

— Ну это до первого дождя. А там дело пойдет!

Но дождевые тучи обходили наши края стороной.

Однажды, еще до восхода солнца, во двор усадьбы въехало несколько машин, раздались громкие голоса людей, восторженное потявкивание собак. Я выскочила из своей будки и, слегка задыхаясь от волнения и усилий, понеслась к усадьбе. Неужели началось? Лесничий с Директором ходили по двору и распоряжались самыми настоящими охотничьими сборами. Только Палыча не было…

Егери уже сидели в машине, где помещалось восемь человек и четыре собаки. И вот я вижу, как высовываются из незакрытой еще кабины две довольные и глупые морды псов-близнецов, которые и имена имели одинаковые, оба — Джульбарсы. Эти молодые наши новички, не в меру надоедливые и жизнерадостные, очень гордились таким громким именем, хотя оно и было у них одно на двоих. Когда кто-то звал: «Джульбарс!» — они бежали вдвоем, стремясь обогнать друг друга во что бы то ни стало.

Приготовился к поездке на охоту и еще крепкий ветеран Зауэр. Единственно, чем он был сейчас озабочен, так это размышлениями о предстоящем рабочем дне. Он думал, конечно, как бы и сегодня удержать свой авторитет смышленого и трудолюбивого загонщика и тем самым еще раз оправдать редкостное имя Зауэр. Ведь так люди называют некоторые ружья. Лично я не замечала особой разницы между ружьями «Зауэр» и всеми другими, разве что у первых несколько иной запах.

Но я немножко отвлеклась. Сборы подходили к концу. Охотники разместились в двух других машинах. Директор и Лесничий усаживались тоже, а на меня никто не обращал ни малейшего внимания. Лишь два Джульбарса с любопытством посматривали в мою сторону, свесив изо рта красные тряпки своих языков. Я подбежала к Лесничему, собиравшемуся уже захлопнуть дверцу машины, поставила передние лапы на подножку и заглянула ему в глаза.

— Смотрите! — крикнул он. — И Картечь туда же!

Директор взглянул на меня и, засмеявшись, ответил:

— Не хочет старуха идти на пенсию. Не хочет…

Лесничий наклонился, похлопал меня по плечу и легонько оттолкнул от машины:

— Давай, Картечь, старушка, иди отдыхай… Ты уже свое отбегала…

Машины зарычали и понеслись след в след по мягкой лесной дороге.

Я побежала вдогонку, но скоро выбилась из сил, отстала и остановилась.

Уехали.

Без меня.

Я немного посидела на дороге, затем тихо поплелась к дому. В моей миске еще оставалась вчерашняя еда, которую я специально оставила на утро, но есть мне сейчас совсем не хотелось. Мда-а… Густая похлебка из пшена, сваренного с говяжьими костями… Самих костей мне уже не дают. Все равно я не смогла бы их разгрызть. Зубы уже не те. И ты получаешь еду, которую не надо жевать. Пенсия? Да, да, кажется, она и называется пенсией — еда, которую можно есть не жуя.

Нет, нет! Не говорите мне, что это ничего особенного не значит, если тебя не взяли на охоту, если считают, что твое дело никому уже не принесет пользы! Не говорите мне о том, что я не могу разгрызть добрую кость и полакомиться ее мозгом. Может быть, и в самом деле мои зубы уже никуда не годятся. Однако, если вы мне об этом скажете открыто, прямо в глаза, я вас прокляну или, в крайнем случае, искусаю. Или, наконец, просто облаю и все!

Как я предполагала, уехала наша компания далеко. Ни звуков охотничьего рожка, ни отдаленного грома выстрелов я в этот день не слышала. Конечно, ездили в верховья ущелий, где осень не заставляет себя долго ждать. А какая сейчас охота у нас, в предгорьях, где дубравы и чинаровые леса еще труднопроходимы из-за густого засилья бурьянов!

К вечеру, противным нытьем заломило мои кости, вспухли суставы, а душу охватила такая тоска, что впору было утопиться в пруду, которым заканчивалась широкая Чагарняковая балка. Приступ стариковской хвори оказался не случайным. К исходу дня густые тяжелые облака, которые медленно продвигались со стороны гор к равнине, обложили небо. Подул непривычно чужой, пронизывающий ветер, и на землю упали первые капли холодного дождя. Как раз в это время вернулись охотники.

Зауэр, мрачно глядя в землю, отошел в сторонку и скрылся за оградой сада.

Джульбарсы, качаясь на поджатых ногах, лениво переругивались друг с другом и преданно-голодными глазами заглядывали в угрюмое лицо Лесничего.

Все ясно. Охота была неудачной. Плохо начали сезон. По людям это было видно особенно хорошо. Все они сейчас торопились домой. Никто не имел желания провести вместе еще хотя бы полчаса. В удачные дни, когда в машинах лежат туши убитых зверей, бывает совсем по-другому. Тогда допоздна светятся окна белого особнячка, увитого виноградными лозами.

Я повернулась и пошла к себе. Едва я успела добраться до своей будки, как начался дождь. Он был тихий, несмелый, но его мелкие капельки стояли сплошной завесой. И всю ночь лилась эта холодная вода на соскучившуюся по ней землю. Утром дождь кончился, кончился постепенно, нехотя, однако небо все еще хмурилось, а тут еще ветер поднял свой нудный нескончаемый вой.

Ночью я не сомкнула глаз: страшно болели все мои кости, а старый секач все-таки нанес визит, и это был единственно светлый момент за всю долгую осеннюю ночь. На несколько минут я забыла о собственных горестях и с упоением полаяла на полудохлого зверя, который, возможно, остался мне благодарен за то, что я из-за дождя обнаружила его не сразу и дала ему время для отыскания нескольких картофелин.

На охоту ездили еще один раз и снова без меня. И без Палыча, которого я уже давно не вижу. А охота опять оказалась безрезультатной. Ездили туда, где звери не так доступны, как в нашем хозяйстве, туда, где нужно иметь выносливость, терпение и настоящее охотничье чутье.

Но вот, наконец, собрались погоняться за свиньями и в нашем лесу, который за последние дни посветлел, погрустнел и притих в спокойной задумчивости о грядущих переменах. Я была уверена: уж на этот раз возьмут и меня. Должен ведь Директор учесть уроки первых пустых поездок! И должен вспомнить, что никто лучше меня не знает всех секретов нашего лесистого предгорья.

Однако я жестоко ошиблась. Когда в самый разгар сборов я подошла, униженно виляя хвостом, к группе егерей, Лесничий без лишних разговоров взял меня за ошейник, быстро отвел на огород и, не успела я опомниться, как оказалась привязанной к собственной будке.