Геннадий Падаманс - Первостепь

Рыжегривый родился в предгорьях, в полуденной стороне, где высокие травы взбираются по косогорам к убежищам горных баранов и медвежьим берлогам. Но первое, что он помнит, это смертельную схватку с гиенами. Он сумел вскарабкаться на неприступную для пятнистых тварей скалу, но его мать и сестра остались внизу. Сестра сразу исчезла в пятнистом море, мать окружили плотным кольцом, она, присев, яростно извивалась, рыча и кусая, отбиваясь передними лапами, но тучи гиен своими жуткими пастями впивались сзади в её хребет, и когда подоспела подмога, она уже не могла подняться на изодранные лапы, её сломанная челюсть не закрывалась, изо рта сочилась кровь. От сестры вообще не осталось следов, даже запах исчез. Рыжегривый оказался сиротой-одиночкой.

Выжженная коричневая степь пылится при каждом шаге. Сухие, шуршащие на ветру пучки травы без цвета, без запаха, как скелеты былого плодородия. Если бы лев мог сочувствовать травоедам, очень впору было бы посочувствовать. Но нет такого в зверином мире, жалости нет. И сочувствия тоже. Каждый чувствует за себя.

Стая его не отвергла, но он был самым младшим изо всех котят, потому его превратили в живую игрушку. Львицы выкармливают детей сообща. Он тоже мог попросить молока у любой тётки, после того, как насытились её львята. Меньше ему доставалось, конечно, чем остальным – зато он не страдал от изнеженности. Днями напролёт, лето и зиму, его кусали, стукали лапами, загоняли, ловили. Его юная шкура покрылась сетью царапин и шрамов, он стал клетчатым львёнком, его так и признавали, как Клетчатого, покуда не появилась на его шее рыжая поросль подобно венку двуногих.

Впереди, между двумя редкими кустами, заблистали на солнце валуны. Цвета мамонтовой кости, эта куча больших камней почему-то напомнила льву кучу помёта. Только очень большую кучу. Такой не оставит и мамонт, и даже целое стадо мамонтов. Знакомится Рыжегривый. Внимательно осмотрел все камни, стал обходить и обнюхивать. И вдруг остановился. Его предшественник, тот, кого уже не было, оставлял здесь свои метки. Самого уже не было, а запах всё ещё оставался, и это вызвало ярость у нового владыки. Рыжегривый угрожающе зарычал, но слабый запах былого соперника от этого, конечно, не исчез. И тогда Рыжегривый оставил свою метку поверх. Тщательно помочился на камни в нескольких местах, принюхался и остался доволен. Перебил чуждый запах. Напрочь изгнал. Не осталось следа.

Однажды осенью молодых львов изгнали из стаи. Втроём они подались в бескрайнюю степь. Поначалу свобода их радовала. Они гонялись за зайцами, хватали жирных сурков и вёртких тушканчиков, пугали шакалов. Не брезговали птицами, ящерицами, змеями и мышами. Даже от саранчи не отказывались и от совсем смехотворных кузнечиков. Лишь бы набить животы. Чтобы чувствовать растущую силу. И радоваться току горячей крови. Однажды наткнулись они на грузного серого носорога. Никто из них не умел убивать носорога, но всем хотелось играть. Они окружили фыркающего увальня, и тот, кто оказывался сзади, подскакивал и бил лапой по крупу нелепого зверя. Носорог разворачивался рогатой мордой к обидчику, яростно пыхтел, кидаясь в атаку, но другой лев догонял его сзади и опять бил по крупу. Когда игра уже стала надоедать, один из троицы молодых львов немного замешкался, уверенный в своей юной неуязвимости. А носорог вдруг с удвоенной прытью рванулся вперёд и подцепил страшным рогом зеваку. Тот высоко взвился в воздух, перевернулся и грохнулся оземь. Носорог его тут же настиг и поддел снова, потом ещё раз. Рыжегривый и его компаньон совершенно опешили, в такую игру они не хотели играть, не собирались. Их бездыханный товарищ достался проклятым гиенам, которые тут же сбежались со всех сторон, безжалостно рвали юное тело и возбуждённо катались в пыли, словно хотели впитать в свои шелудивые шкуры последний запах погибшего льва.

Гиены и сейчас не отстают. Прежний владыка этой степи, Одноглазый, сильно их распустил. Никакого почтения ко львам. Уже достигли камней, уже изучают метки нового хозяина, изгаляются. Рыжегривый не станет оглядываться. Пока что он знакомится со своими землями, размечает границы. Его путь вперёд. Черёд гиен ещё настанет.

Потом выпал снег, пришла зима. Степь опустела. Только волкам вольготно зимой. Эти серые бестии сбиваются в неисчислимые стаи и способны загнать в глубоком снегу любую добычу. Разве что с мамонтом им не совладать. Но зубров, оленей, коров, антилоп, лошадей волки добывали каждый день, а Рыжегривый и его компаньон на почтительном расстоянии брели по волчьим следам и доедали кости их жертв, подменяя пропавших гиен.

Однако волки уходили далеко в холодные земли, молодые львы не могли за ними поспеть и решили остаться в предгорьях. Стало трудно с едой. Иногда они подбирали разбившихся горных баранов, иногда загоняли зайцев или другую мелкую живность. А однажды нашли в снегу огромный труп мамонта. Много дней они пировали вместе с шакалами. Мяса хватало всем. И когда приплелись три тощие гиены, сытые львы лишь слегка порычали, но пустили к добыче и тех, забыв на время извечную вражду. А потом случилось несчастье. Когда они с набитыми брюхами бродили по склону горы, компаньон Рыжегривого вдруг провалился в медвежью берлогу под снегом. Львиный рык и медвежий рёв хаотически переплелись в оглушительный гул, Рыжегривый не рискнул подобраться к краю ямы и заглянуть, он только слушал поодаль звуки борьбы. И когда от этого гула со склона горы осыпались тучи снега, очень быстро всё стихло. Победителей не было. Медвежья берлога превратилась в двойную могилу.

Рыжегривый опять остановился. На этот раз его тропу пересекали чужие круглые следы, много-много следов. Огромных, не очень огромных, маленьких и даже совсем маленьких. Стадо мамонтов недавно тут прошло. Стадо медленно двигается, в стаде есть детёныши, на которых можно напасть, на которых львы нападают, но Рыжегривый ведь не на охоте сейчас. Рыжегривый на тропе. На тропе хозяина. Потому эти следы его не возбудили. Осмотрел, обнюхал и двинулся дальше. Но вдруг снова остановился.

Двуногие тоже прошли здесь недавно. Двуногие шли после мамонтов, они как будто выслеживали гигантов, как будто бы собирались охотиться. Кажется, лев удивился. Или даже и не удивился. Его интересовали гривастые львы, а не мамонты и не двуногие. С гривастыми львами он стал бы биться, он жаждал биться, всё ещё горел возбуждением, всё ещё жаждал вызова. Чтоб ни малейших сомнений не осталось у этой степи. Рыжегривый победит всех. Он здесь хозяин. Однако тут прошли мамонты. А за ними двуногие. Много мамонтов и мало двуногих. Двуногими почти и не пахло совсем, а вот мамонтами пахло. Но лев двинулся дальше. Он искал других львов, а не мамонтов.