Святослав Сахарнов - Рассказы и сказки

Его пугала непонятность того, что делается в обеденный перерыв в бараке у Кожаного. Пугал вахтёр с винтовкой. Пугала тётя Маня.

— Если кто спросит, — наставлял Вовку Григорий, — говори: несёшь обед.

Кожаный твердил:

— Был в милиции. Найдут твою маму. Сказано — приедет. На третий день.

Маминого приезда Вовка ждал как избавления.

Хлеб, колбаса и повидло, которое купил Григорий, уже кончились.

Ели мальчики мало и где придётся: то с Кожаным в столовой, то прямо на базаре — на мелочь, которую тётя Маня давала Григорию.

Проснувшись на третий день утром, Вовка сразу же вспомнил: сегодня должна прийти мама!

Он весело привскочил на кровати, но при первом же взгляде на тусклое окно, чёрный потолок, на Григория, сопящего на полу, чувство радости погасло.

В полдень снова отправились к Кожаному.

В проходной Вовка хотел, как всегда, незаметно проскользнуть мимо вахтёра, но тот неожиданно наклонился и спросил:

— Ты к кому, мальчик?

— К маме…

Вовку бросило в холод, затряслись руки. Не поднимая глаз, он просеменил мимо вахтёра и еле живой доплёлся до барака.

— Что он тебя спрашивал? — настороженно спросил Кожаный.

— К кому иду.

— А ты что?

— К маме, сказал.

— Правильно! А, чёрт, заметили…

В складе Кожаный на этот раз замешкался. Когда он наконец передал Вовке сумку, она была вдвое тяжелее обычного.

Вовка потащил сумку к выходу и уже у самых дверей столкнулся с молодым мужчиной в серой шинели без погон.

— Ты откуда? — удивился молодой. — К вам приходил? — обратился он к Кожаному.

— Д-да… То есть нет. — Кожаный замялся, как клещами, больно сжал Вовке плечо и незаметно стал выталкивать Вовку из барака. — Заблудился малец. К мамке обед носил. Сейчас я его провожу.

Молодой — видно, начальник — с подозрением посмотрел на жёлтую сумку, на Вовку, хотел было ещё что-то спросить, но промолчал.

Кожаный вывел Вовку во двор.

— Пулей! — сквозь зубы процедил он. — Если задержат…

Вовка медленно двинулся к проходной.

Там сменялись вахтёры.

Он уже прошёл было барьер, как вдруг один из вахтёров нагнулся и схватил его за руку.

— Постой-ка, — сказал он, — что-то ты больно зачастил к нам! Спрашиваю: «Чей?» — продолжал он, обращаясь к товарищу. — Никто не знает. «Что носит?» Никто не ведает. — Вахтёр перегнулся через барьер ещё больше и запустил руку в сумку: — А ну показывай, что у тебя там.

Из сумки появился свёрток, туго перемотанный тряпкой. Вахтёр рванул её, тряпка лопнула, и в прореху вылез блестящий чёрный носок новенького сапога.

— Из склада воруют, — тихо промолвил вахтёр и вдруг отчаянным голосом закричал: — Стой!

Но Вовка уже мчался прочь, не чуя под собою ног.

Подлезая под барьер, вахтёр замешкался. Когда он выскочил из проходной, Вовка уже успел юркнуть в кусты.

Там ждал его Григорий.

Этому не нужно было объяснять ничего. Григорий тотчас же бросился напролом, в самую гущу кустов, перелез через какой-то забор, пробежал огородами и, шмыгнув в первый попавший сарай, затаился. Вовка не отставал.

— Что там было? — задыхаясь, спросил Григорий.

Вовка рассказал.

— Ну и дурак! — неожиданно заключил его приятель. — Теперь тебе такие сапоги дадут, только держись! Вахтёры не поймают — Пал Фанасич прибьёт!

Вовка, серый от испуга, молча стоял у стены.

— Вот чего, — решительно сказал Григорий, — теперь тебе деньги нужны. Без них пропадёшь. Когда ещё мать придёт… Скидавай куртку, я мигом.

Вовка покорно снял куртку, сел у стены на корточки и, зябко сунув ладони между коленей, стал ждать.

Прошёл час или больше.

Григорий не возвращался.

Вовка продрог. У него не попадал зуб на зуб.

Каждый раз, когда около сарая фырчала машина или слышались голоса людей, ему казалось, что вот-вот откроется дверь, в сарай войдут и его схватят.

В отчаянии он решился уйти, выбрался на цыпочках из сарая, перелез через забор и, боясь оглянуться, пошёл по дороге к посёлку.

Ноги сами принесли его к базару, туда, где должен был продавать куртку Григорий.

На базаре было много рыбаков, кипела разноголосая толпа и стоял огуречный запах свежей рыбы.

Вовка сразу же потерялся в суетливом, занятом своими делами скопище людей.

Толпа швыряла его из стороны в сторону до тех пор, пока у него не закружилась голова и смертельно не захотелось присесть.

Когда он выбрался из толпы, то наконец увидел Григория.

Тот стоял у лотка с одеждой и примерял мохнатую круглую кепку. Куртки в руках у него не было.

— Гриша! — Вовка бросился к нему и ухватил за рукав. — Гриша…

Григорий повёл себя непонятно.

— Отпусти, пацан, — громко и зло отрезал он и вырвал рукав из Вовкиных пальцев. — Чего пристал?..

— Гриша, мне холодно, пойдём к тебе, — продолжал, ничего не понимая, Вовка. — Дай куртку.

Около них начали останавливаться.

— Какую ещё куртку? — выкрикнул, не глядя на Вовку, Григорий.

Вокруг них уже стеной стояла толпа.

— Ты, здоровенный, не обижай маленького! — добродушно предупредил Григория широкоплечий рыбак. — Какая куртка? Отдай, если брал.

— Отдай, отдай, — поддержали из толпы.

— Не брал я никакой куртки! — неожиданно визгливым голосом закричал Григорий. — Чего он ко мне прицепился, какой я ему Гриша? Дяденька, не держите меня!

— А и верно, не Гриша он, — вмешалась в разговор женщина в синем платочке. — Соседский он мне, Настасьи-ремонтницы сын. Стёпкой зовут… Второгодник… Опять, непутёвый, на базаре шалберничаешь?

— Чего ж ты путаешь? — сурово обратился широкоплечий рыбак к Вовке. Как звать, и то не знаешь, а требуешь. Шли бы по домам оба. Ну!..

Обрадованный таким оборотом дела Степан-Григорий вырвался из рук мужчины и юркнул в толпу.

Народ стал расходиться. Через редеющую толпу Вовка увидел Кожаного. Тот стоял у зелёного ларька, в кепке, надвинутой на глаза. Рядом с ним возвышалась громадная туша тёти Мани. Заметив Вовку, Кожаный двинулся было к нему, но остановился.

Вовка не испугался и не побежал. Ему теперь было всё равно. Еле передвигая ноги, он брёл к станции.

Врали. И про обед в сумке, и про то, как зовут Степана, и про милицию врали. Не нашла да и не могла найти его мама. Всё пропало, идти было некуда.

И однако, он шёл. Шёл к станции, к тому месту, где в последний раз видел маму.

На станции по-прежнему было пустынно. Холодно светили красно-зелёные огни светофоров. Ветер нёс по перрону обрывки пожелтевшей бумаги.

Вовка подошёл к краю перрона.

Голубые полоски рельсов… Где-то далеко-далеко мчится по ним дымный паровоз и увозит с собой маму. То ли на Камчатку, то ли домой. Нет мамы.