Святослав Сахарнов - Рассказы и сказки

Нет мамы, и навек останется он в грязной Курятне, где живут Кожаный, Степан-Григорий и похожая на гору мяса тётя Маня. И если сейчас он не вернётся к ним, то так и останется стоять здесь, один, на холодном ветру, голодный, полураздетый, забытый всеми.

От этих мыслей Вовке стало до того горько, что он не выдержал и заплакал.

— Ты чего грязными слезами на чистую рельсу капаешь? — раздался над его головой громкий весёлый голос.

Вовка поднял голову.

Перед ним стоял Фёдор. Он смотрел на Вовку не улыбаясь. Поверх клетчатой рубахи на плечи его был наброшен ватник.

— Что случилось? — спросил он.

Вовка молчал.

— Ушибся?..

Не получив ответа и на этот раз, он нагнулся и подхватил Вовку на руки:

— Э-э, да ты, никак, плачешь?

— Нет… — пробормотал Вовка и залился в три ручья.

Руки Фёдора продолжали держать его на весу. От ощущения их силы Вовке стало немного легче.

Фёдор опустил его на землю.

— Стоп качать воду! — сказал он, вытащил из кармана брюк клетчатый платок и вытер Вовке нос. — Ты, случайно, не потерялся?

Вовка кивнул.

— Давно?

— Четвёртый день.

— Вот паршивец! — сказал Фёдор, наверно, про Григория. — Опять он какой-то шахер-махер устраивает! Ну-ка, выкладывай всё по порядку.

И Вовка рассказал всё. Он хотел верить, он не мог не верить этому большому серьёзному человеку, которого видел второй раз в жизни. Он разрешил набросить себе на плечи ватник, умыть себя под водопроводным краном и подвязать верёвкой развалившийся башмак.

— Ну, брат, у тебя и штиблеты! Первый сорт! — удивился Фёдор. — Таких до самой Камчатки не сыщешь… Я, между прочим, — слыхал? — тоже туда еду. От нас в Новый порт половина людей уезжает. Здесь кончили, там начнём строить… Давай-ка решим, что делать. Мне сейчас надо идти кран сдавать.

— И я с вами, — с отчаянием сказал Вовка.

На стройку ехали попутной машиной, в кузове.

У нового, только что выстроенного дома Фёдор постучал по кабине.

— Стоп! — крикнул он.

Вовка вылез.

Дом-великан сиял сотнями окон.

В них ещё не белели занавески, не хлопали в доме парадные двери.

И у стены ещё стоял, упираясь в рельсы железными ногами, огромный кран.

На бетонной плите сидели трое рабочих. Перед ними на газете лежали хлеб и сахар. Потрескивал маленький костёр.

— Ты где пропадаешь? Ждём тебя, ждём, — сердито сказал один из рабочих. — Чайник твой на кране?

— Ага… Дело тут одно получилось, — объяснил Фёдор, — мальчишка потерялся… Кто принимает кран? Ты, что ли?

Фёдор и один из рабочих подошли к крану, полезли по железной лесенке наверх, по очереди скрылись в кабине.

Заурчал мотор. Кран тихонько сдвинулся с места.

Не доезжая до рабочих, кран остановился, задрал и снова опустил стрелу. На кране висел какой-то красный предмет.

Позвякивая и пощёлкивая тросом, крюк начал опускаться.

— Чайник! — удивился Вовка.

Красный предмет и правда оказался чайником.

Кран опустил его точно около костра.

— Циркач! — с уважением сказал кто-то. — Как рукой работает!

Вниз Фёдор с рабочим спустились не скоро.

— Вот что, — сказал Фёдор ему, — за кран распишешься в конторе. А сейчас мы пошли. У нас дела.

— Мы в столовую? — робко спросил Вовка.

— И в милицию.

В столовой Фёдор взял суп, полбатона и пластину жёлтого ноздреватого сыра.

— Держи. Шесть дырочек на двоих.

Он ушёл и вернулся с парой матерчатых тапок.

— И это тебе. Ну, как сыр?

— Три дырочки я вам оставил. — Вовка впервые за последние дни улыбнулся. — Дядя Фёдор, а в милиции не страшно?

Выслушав Вовкину историю, начальник милиции развёл руками:

— Так вот ты где! Ну и история! А мы три дня по всему строительству ищем. Тайгу обыскали, два раза начальству докладывали: нет, мол, такого мальчишки. А он тут — под самым носом. Сейчас твою мамку вызовем — она в гостинице.

Вовка сидел притихший и испуганно ждал, когда Фёдор заведёт речь о Кожаном.

— У нас ещё одно дело есть, — начал наконец Фёдор. — Вы, случайно, ничего о сапогах, которые со склада пропадают, не слышали?

И он рассказал историю с жёлтой сумкой.

Начальник милиции слушал его внимательно.

— Любопытно, — сказал он наконец. — Так было дело? — обратился он к Вовке.

— Так.

— Сейчас же примем меры. С этой тётей Маней мы хорошо знакомы. А вот Кожаный — человек новый. Должно быть, приехал, жулик. Видно, осторожный. Такого сразу не возьмёшь. Со Степаном-то что делать? Мать у него, говорят, нехорошая, пьёт. Погубит малого.

— Его губить нечего, — сказал Фёдор. — Он и так погиб. Племянник он мне, уж я-то знаю.

— Что же вы им не займётесь? Особенно сейчас, после такого…

— Я уезжаю, — сказал Фёдор.

Начальник милиции повертел в руке карандаш.

— М-да, — сказал он. — Ну что же, подождите, может, понадобитесь.

Прошло немного времени, и начальник снова вызвал их в кабинет.

— Такое дело, — сказал он. — Матери в гостинице нет, но, говорят, скоро вернётся. У меня сейчас идёт туда машина. Отправляйтесь-ка на ней. С жуликами дело ясное, разберёмся сами.

Вовка и Фёдор уже сидели в машине, когда в конце улицы показались два милиционера. Между ними плыла, колыхаясь, тётя Маня и брёл, понуря голову, Степан.

Кожаного с ними не было.

Проходя мимо машины, Степан поднял голову. Глаза ребят встретились. Вовка почему-то вспомнил, как он стоял, прикрывая лицо руками, а Степан швырял палки в убегающего пса; вспомнил смолистые кедровые орехи и тёплые валуны на берегу реки. Вспомнил Степана, спящего на полу, и невольно потянулся вперёд. Он хотел что-то сказать, но Степан сделал предостерегающий знак рукой, жалко улыбнулся и прошёл мимо.

— Дядя Фёдор, что с ним будет? — взволнованно спросил Вовка.

Фёдор привстал, чтобы выскочить из машины.

— Ну ладно, — сказал он и снова сел, — я тебя отвезу и вернусь… В интернат, наверно, Степана отправим. Я с начальником поговорю… Держись крепче, поехали!

Когда начальник милиции звонил в гостиницу, маму не нашли. И всё-таки она была там. Её вызвали в камеру хранения.

— Гражданка, что это у вас в картонке? — с подозрением спросил кладовщик.

— Как — что? Моя шляпа.

— Интересная шляпа, которая хрюкает. И запах от этой шляпы — хоть убегай. Не верите? Убедитесь.

Мама развязала картонку и ахнула.

На дне её копошилось что-то невообразимо грязное, колючее, облепленное бумажками и соломинками.

— Ёж! — Мама схватилась за голову.

Кладовщик раскрыл рот от изумления.

Когда мама, вычистив картонку и накормив ежа, вышла в вестибюль, к ней обратилась женщина в форменной фуражке и что-то сказала.

Мама безучастно кивнула.

Женщина засмеялась и громко повторила, почти крикнула: