Владимир Бабенко - Лягушка на стене

Недаром Глеб слыл на всем Дальнем Востоке асом по части ловли птиц. Лучок был изготовлен из таких материалов, что его невозможно было заметить даже вблизи: сетка была окрашена в темно-бурый цвет. Титановая дуга самолова была анодированной, матово-зеленой. А для полной маскировки вся снасть была присыпана прошлогодними листьями. Над поверхностью земли торчал лишь тонкий прутик, в расщепе которого был вставлен аппетитно извивающийся мучной червяк — приманка для дрозда. Насторожка снасти была сверхчуткой. Стоило только птичке слегка коснуться червяка клювом, как очень мощная, снятая с истребителя пружина мгновенно захлопнула бы дугу лучка и накинула бы на жертву сеть.

Притаившийся Глеб с беспокойством наблюдал, как романтическая женщина скрылась как раз в том месте, где был поставлен самолов. Худшие опасения птицелова подтвердились: из кустов сначала раздался истошный вопль, а потом оттуда выпорхнула дама, держа руку чуть пониже спины. Дрозд замолчал, голова мужчины вопросительно вынырнула из-под капота. Женщина торопливо зашептала ему что-то, показывая то в сторону кустов, то на пораженную авиационной пружиной часть своего тела. Оба испуганно огляделись по сторонам, однако спрятавшегося орнитолога не заметили, быстро сели в машину и уехали любоваться природой туда, где лешие не шутят так плоско.

Так в тихом повествовании орнитологических историй прошел вечер. Пора было укладываться спать. Глеб с серьезной физиономией сообщил лаборантке, что места в микрометражной квартире нет и что ей и мне придется спать вместе, на диване. Но, заметив, как побледнела наивная Ирина, сжалился и успокоил ее, пояснив, что это он так шутит.

Но все же мы спали рядом: она — на диване, а я — на полу.

К вечеру следующего дня, проехав четверть Амура на «Метеоре», мы прибыли в поселок с тюркским названием Тахта. Я оставил Ирину с рюкзаками на дебаркадере, а сам пошел в разведку. Нужна была лодка, чтобы добраться до озера. Я направился к живописному городку, который можно увидеть на берегу любого амурского поселка: тесно прилепленные друг к другу разнокалиберные деревянные и железные коробки, отдаленно напоминающие уменьшенные копии кавказских городов мертвых. Там местная водоплавающая мужская часть населения хранила под замками от злых людей моторы, весла, сети и бочки с бензином. Именно там можно было найти кого-нибудь, кто бы мог нам помочь. Но среди этого ячеистого склада я нашел лишь толстого милиционера в ранге майора, жевавшего вяленую корюшку и пившего гранеными стаканами портвейн с невзрачным собутыльником.

Я вкратце объяснил им ситуацию. Милиционер молча вник в мое положение, налил мне стакан портвейна и дал корюшку. Он подождал, пока я выпью, закушу, и только после этого сообщил, что лодок нет, а попутная баржа будет завтра. Так что на ночь надо устраиваться в гостинице. Избу у причала видели? Это и есть гостиница. Всего хорошего. И милиционер из очередной бутылки стал наливать вино в стакан. На прощанье я попросил у милиционера корюшку — для Ирины. Он дал.

Через пять минут я подошел к лаборантке, подарил ей вяленую корюшку и, дыхнув на новобрачную сладковатым ароматом портвейна, предложил пройтись в гостиницу. Она подозрительно покосилась на меня — вероятно вспомнив, что ей наговорили в Москве директор зоомузея, клеветники, завистницы и муж, пребывающий сейчас в свадебном путешествии в Монголии, и, вздохнув, пошла за мной.

В гостинице было всего три комнаты — мужская, женская и для семейных.

— Может, вам вместе? — спросила пожилая комендантша, выписывающая квитанции.

Но Ирина, видя, что в геометрической прогрессии, по мере удаления от центров цивилизации, я буквально на глазах обрастаю пороками, энергично запротестовала. Комендантша удивленно подняла брови, а я, пожав плечами, согласился жить раздельно, но оба рюкзака оттащил в свои апартаменты, где, судя по аккуратности заправленных коек, я должен был ночевать в одиночестве. Ирина же, осмотрев свою комнату, с легкой грустью констатировала, что с ней будут обитать еще две сожительницы.

Мы достали из рюкзаков булку, колбасу, чай и сахар, раздобыли у комендантши кипятка и, перекусив, решили прогуляться по окрестным сопкам, ведь май на Дальнем Востоке — чудесное время. В окрестностях Тахты везде по сопкам рос рододендрон, или багульник, как его неправильно называют. Летом он совершенно незаметен, а вот весна — это его пора. Все сопки стоят розовые от плотно цветущих кустов. В первые годы моих дальних странствий я, имея в руках фотоаппарат, заряженный цветной пленкой, снимал розовые цветы безостановочно и приходил в себя, когда переставал работать рычаг перевода. Лишь на третий год поездок в Приамурье я сумел изжить этот недостаток.

Мы шли по просеке. Вокруг безумствовал розовый цвет багульника, дуб распускал свои первые сморщенные красноватые листочки, осинники были еще совсем прозрачные, лиственничники покрылись нежным зеленоватым пушком. По обочинам дорог в сухой прошлогодней листве синели мохнатые чашечки прострел-травы. Со всех сторон несся птичий щебет. Был хороший весенний вечер, располагающий к лирике. Но солнце потянулось к горизонту, стало прохладно, и мы вернулись в гостиницу. Зайдя в свой номер, я с удовольствием залез под одеяло и быстро заснул.

Была ночь, когда в дверь постучали.

— Кто? — проворчал я спросонья.

— Я, — ответила из-под двери Ирина. — Пусти меня к себе.

Я встал, натянул джинсы и открыл дверь. Романтическая история наконец-то начиналась.

Смущенная лаборантка проскользнула в комнату. Я ждал. Наконец она рассказала мне, что ее соседки, две местные молодые особы, рассматривали гостиницу исключительно как место наживы и привели к себе в комнату двух нетрезвых поклонников. Ирина попыталась уснуть, но ее столь энергично вовлекали во всеобщее веселье и убеждали быть раскованней, что моя лаборантка, поразмыслив, решила, что я все же более безопасен, чем два пьяных клиента тахтинских девок, и, улучив момент, пришла ко мне.

Я погасил свет, и мы легли. Через пять минут Ирина уютно посапывала из-под одеяла. Из-под своего. Мне же не спалось. Острое чувство постепенно захватило меня. Через некоторое время я понял, что с причиной, его вызвавшей, одному не справиться. И я пошел к Ирине.

Прежде чем продолжить свое повествование, я хочу применить распространенный литературный прием: взгляд на одно и то же событие с точки зрения разных действующих лиц. Самое сильное впечатление от этой ночи было, наверное, у Ирины. Поэтому я попытаюсь описать восприятие событий ею.